Наследники Слизерина
Шрифт:
Однако еще несколько месяцев волшебнице пришлось провести в постоянной борьбе с собой и с дементорами, прежде чем однажды среди ночи ее разбудили бодро переговаривающиеся мужские голоса.
— Кажется, это та камера, — рассуждал заносчивый голос. — Какая темень! Хоть глаз выколи! Они тут, наверное, уже давно все ослепли.
— И свихнулись, — прибавил другой.
— Мда… а теперь эти психи будут стоять выше нас лишь потому, что они, видите ли, остались ему верны! Можно подумать, ему от этого была хоть какая-то польза!
— А, может, она
— Надейся! Как же! — фыркнул первый. — И что только Темный Лорд в ней нашел? Люмос!
Яркий свет ударил Беллатрисе в глаза, и она гневно выругалась, закрыв лицо руками.
— И мы тоже рады тебя видеть! — проворчал Малфой.
— А ну немедленно погаси палочку! — властно потребовала женщина и подошла лишь после того, как он произнес «Нокс».
— Тебя не узнать, — потрясенно проговорил Эйвери, окинув ее взглядом.
— Тебя тоже! — мстительно соврала Беллатриса.— Открывайте! Чего стоите?
— Еще за решеткой, а уже командует! — сварливо заметил Малфой.
— То ли еще будет! — злобно улыбнулась узница в ответ. — Темный Лорд с вами?
— Нет. И я бы на твоем месте не торопился с ним увидеться. Ты на ногах-то еле держишься!
— А ты себя на мое место не ставь! Тебе до него теперь, как до луны!
— Не радуйся раньше времени! — процедил он сквозь зубы. — За четырнадцать лет многое изменилось!
— Да? — она удивленно приподняла брови. — А что же ты тогда так занервничал?
Малфоя перекосило от злобы.
— Веди себя поскромнее, по крайней мере, пока у тебя нет волшебной палочки, — угрожающе проговорил он.
— Знаешь что! — разозлилась Беллатриса. — Может быть, у меня и нет волшебной палочки, но я уже где-то с месяц кашляю кровью, и, если ты будешь продолжать меня бесить, я на тебя плюну!
Малфой скорчил брезгливую гримасу и, на всякий случай, отстранился.
Тем временем, Эйвери закончил возиться с замком, и женщина вышла наружу.
— Кого вы уже успели освободить? — поинтересовалась она у него.
— Никого. Ты первая.
— Что ж, в таком случае, идем за Руди.
— Вообще-то, дальше у нас по плану Джагсон, — возразил Малфой.
— Хорошо, так и быть, ты можешь заняться Джагсоном, — согласилась она и повернулась к Эйвери. — Идем.
Малфой так и остался стоять посреди коридора вне себя от злобы, глядя как остальные двое уходят прочь.
— У меня нет ключа от этой камеры, — вдруг сообразил Эйвери, когда они спустились этажом ниже. — Все осталось у Малфоя.
— Зачем тебе ключ? Используй заклинание!
— Отпирающие чары тут не работают, — покачал он головой.
— Ну так взорви дверь!
— Ты что? Осколки могут кого-нибудь поранить!
— Тогда разогни прутья!
— Как это? Я так не умею, — смутился он.
— Дай сюда! — раздраженно буркнула Беллатриса и резким движением выхватила палочку у него из рук.
— Э-эй! — запоздало возмутился тот.
— Да верну я ее тебе! Успокойся, — отмахнулась Беллатриса.
Тут
— Что тут?.. Беллс!
— Милый, отойди на всякий случай, я боюсь с непривычки промахнуться, — деловито проговорила она вместо приветствия.
Рудольфус моментально сообразил, что к чему, и ретировался.
— Корозиум! — сосредоточенно произнесла Беллатриса, направив палочку на решетку.
Послышался неприятный скрежет, и прутья стали сами собой деформироваться и выгибаться, пока, наконец, не образовали просторную дыру.
— Неплохо для человека, который не колдовал уже четырнадцать лет, — заметил Эйвери, разглядывая хитросплетенную металлическую конструкцию.
— Волшебник всегда остается волшебником, — надменно отозвалась Пожирательница и с удовольствием обняла мужа, который уже выбрался наружу.
— Теперь идем за Рабасом! — решила Беллатриса. — Где он?
— Дальше по коридору. — Эйвери приглашающим жестом пропустил супругов вперед.
Узник не вышел им навстречу и не откликнулся на зов. Слегка обеспокоившись, Пожиратели тем же макаром расправились с решеткой и сами вошли внутрь.
Эта камера была на удивление хорошо освещена благодаря двум ярким факелам, висящим прямо напротив двери. Скорее всего, именно этим объяснялось то, что предстало взору волшебников и сначала повергло их в шок.
Все стены были ни то исцарапаны, ни то изрисованы. Причем рисунки при ближайшем рассмотрении оказались совершенно изумительными и, несомненно, имели художественную ценность. В основном, они представляли из себя поразительно точно исполненные портреты. Но самым удивительным было то, что они двигались и даже негромко разговаривали! То, как Рабастану удалось оживить их без волшебной палочки, оставалось загадкой.
Самой большой картиной был портрет родителей. Они стояли, прислонившись друг к другу, и сдержанно, но очень искренне улыбались. Рядом были изображены Рудольфус, Беллатриса, Крауч и какие-то родственники по линии Лестрейнджей. А чуть поодаль, на расстоянии от всех остальных, размещался портрет Миллисенты Мерсер. Он занимал много места и был прорисован с такой тщательностью, что, казалось, можно было увидеть каждый волосок. Миллисента была гораздо красивее себя настоящей, но, при этом, безошибочно узнаваемой, а ее взгляд, как всегда, был мягким, спокойным и уверенным.
Рабастан сидел лицом к стене и вел со своими творениями неспешную беседу, не обращая на посетителей никакого внимания.
— Потрясающе… — проговорил Рудольфус, заворожено глядя на фрески. — Все эти годы он был не один…
— Вы лучше взгляните сюда! — взволнованно позвал их Эйвери из другого конца камеры.
Он стоял напротив небольшой ниши в несколько футов шириной, которая тоже оказалась сплошь изрисованной и тоже лицами.
Приглядевшись, Беллатриса вздрогнула. Со стены на нее укоризненно смотрели Маландра Аллен, Роберт Нерд, Лили и Джеймс Поттеры, Алиса и Фрэнк Долгопупсы…