Наследники

Сизов Николай Трофимович

Казаков шумно возмутился:

— Это бухгалтерия, снабженцы проглядели. Придется разобраться и наказать виновников.

— И правильно. Когда нет учета, рождаются преступления. И еще один вопрос, Петр Сергеевич. Разрешение главка на обменную операцию было?

— Да, да. Я лично просил об этом товарища Крутилина.

— Но почему разрешающее письмо не зарегистрировано ни в главке, ни здесь, в управлении строительства?

— Не знаю, право. Вы мне такие вопросы задаете… Я же не заведую канцелярией. Впрочем, могло быть и так, что его взял кто-либо из наших работников лично.

— Действительно, так оно и было. И притом совсем недавно, на днях.

— На

днях? Почему на днях? Это было давно. Видимо, путаница какая-то.

Березин сложил бумаги в портфель и бесстрастно заметил:

— Что-то многовато путаницы.

— Я сейчас дам указание бухгалтерии, — услужливо предложил Казаков. — Пусть поднимут все документы, уточнят, разберутся и покажут вам все, что необходимо.

— Спасибо. Я зайду к ним сам. Если понадобится ваша помощь — позвоню.

— Пожалуйста, пожалуйста.

Разговор с капитаном Березиным довольно основательно вывел из равновесия Казакова. Он почувствовал, что и эта защитная мера с письмом главка, предпринятая, чтобы не вышла наружу история с «Северянином», терпит провал. Он помчался к Крутилину. Встреча состоялась сначала в главке, потом на квартире Виктора Ивановича. Казаков подробно рассказал о последних событиях на стройке, наконец, о тревожном разговоре с капитаном. Выходило, собственно, так, что хотят вместе с какими-то там жуликами очернить руководство стройки и лично его, Казакова. Ну разве это допустимо? Крутилин нервно, взвинченно спрашивал, переспрашивал и думал только об одном: в какой мере все это коснется его? И клял себя самыми беспощадными словами за то, что так опрометчиво выполнил просьбу Казакова о письме. Но ведь он, старый прохвост, заверил, что это, в сущности, пустяк. Просто забыл, видишь ли, оформить вовремя. «И надо же было мне подписать эту дурацкую бумагу? Ухватились теперь оперативники за нее, факт, ухватились. Могут пришить заинтересованность, корысть, выгоду. Необходимо вернуть Казакову эти проклятые деньги. Только где их взять? И зачем я связался с ним?»

Произошло это с год назад. Из не решенных пока житейских планов у Виктора Крутилина оставался один пункт — машина. С работой дело наладилось. Квартира получена отличная и оборудована тоже на совесть. А вот машины, своей машины пока не было. Правда, есть служебная. Ну, а если что случится? Все ведь бывает в жизни. Виктор Крутилин очень хорошо знал это на собственном опыте. И что же тогда — мерзнуть на троллейбусных и трамвайных остановках? Не иметь возможности выехать за город, к друзьям? Или ловить такси? Нет уж, спасибочки. Виктор Иванович вступил в кооперативный гараж, что строился по соседству. Записался в очередь на машину. Он рассчитывал, что, пока она дойдет, он сумеет сколотить необходимую сумму, тем более что премии стали перепадать более или менее часто. Но случилось так, что один работник главка спешно выезжал за рубеж, а его очередь на «Волгу» уже подошла. Он предложил Виктору Ивановичу обмен очередями. Это было весьма заманчиво, но где взять деньги? Казаков, случайно узнав о проблеме, возникшей у Крутилина, предложил:

— Буду рад одолжить вам. У меня накоплено немного.

Виктор заколебался было, но Казаков успокоил его:

— Берите, берите; вернете, когда соберетесь с силами, мне не к спеху.

Так Виктор Иванович оказался в долгу у Казакова. Правда, Петр Сергеевич ни разу о том не напомнил.

Сейчас же, когда Казаков рассказал о происшедшем на «Химстрое», Крутилин впал в настоящую панику.

Он считал себя далеко не ординарной личностью, человеком волевым, твердым, который в любых, самых сложных

условиях найдет здравый выход из положения. Но за внешним спокойствием и кажущейся невозмутимостью крылась далеко не смелая, а скорее рыхлая натура, податливая, подверженная паническому страху. Воображение рисовало сейчас самые мрачные и устрашающие картины. Снятие с работы, исключение из партии, позор, страшный, беспощадный позор. И это после того, как он, наконец, добился кое-чего в жизни, выбился на поверхность.

С Казаковым он разговаривал истерично, кричал на весь кабинет. Потому-то они и уехали домой к Крутилину, где стесняться было некого. Тут Крутилин дал волю чувствам. Он обвинял Казакова, что тот губит его, что он жулик, а с жуликами ему не по пути, что он сам пойдет куда следует и будет настаивать на тщательнейшем расследовании. Требовал вернуть бумагу, которую подписал.

— Как же я верну эту бумагу, если она у капитана Березина?

— Знать ничего не знаю. Верни мне ее, и все.

Казаков, пожав плечами, умолк, а Крутилин снова зашумел, суетливо бегая по комнате. Наконец накричавшись вдоволь и поостыв немного, спросил Казакова:

— Ты что ко мне-то приехал? Зачем? Чего еще от меня хочешь, старый прощелыга?

Казаков подготовил себя не только к таким словам, а и к значительно худшему. Проглотив обиду, стал заискивающе объяснять:

— Выход один, Виктор Иванович, только один.

— Какой же, какой? Я готов к самому сатане на поклон пойти, лишь бы не выплыло это поганое дело. Что ты предлагаешь?

— Надо просить вмешаться министра и Быстрова, партком «Химстроя».

— Министра — это я еще понимаю, но Быстрова? — удивленно переспросил Крутилин. — При чем здесь Быстров?

Прямого отношения к делу он, конечно, не имеет, но сделать может многое.

— Объясни толком.

— Кто тащил цемент? Шмель! Пусть им и ограничатся. Привлекают и судят. Но ковыряться по всем углам и застрехам ни к чему. Так ведь действительно могут опорочить совсем неповинных людей. Нельзя, чтобы на «Химстрой» падала тень. Пойдут разговоры, пересуды. В прессу может попасть, до центральных органов дойти. Быстров очень ревностно относится к славе «Химстроя» и, думаю, не обрадуется, если к этой славе будет подбавлено черной краски. Да и лично ему невыгодно.

— А это почему?

— Ну, я имею в виду… Татьяну.

— Вон оно что! Это существенно. Так чего же ты ко мне-то пришел? — осклабился начавший успокаиваться Крутилин. — По родственной-то линии сподручнее.

Казаков, удрученно вздохнув, проговорил:

— Не получается у нас с ним разговор. Пытался. Не могу себя пересилить, чтобы просить. Стыдно. Да и не послушает он меня. А вы, как я понял, друзья старые.

— Ну, друзья мы такие, что, если сцепимся, водой не разольешь.

— Я думаю, Виктор Иванович, так. Если министерство, управление строительства, партком скажут свое слово — обэхээсники спорить не будут. Шмелем начали, Шмелем закончат.

— Скажи мне в конце концов, ты-то сам запутан в этом деле или нет?

— Виктор Иванович, как на духу говорю — не виноват. Но ведь запутать могут, обязательно могут. Наше дело такое. Без вины виноватым будешь. Потому и пришел к вам.

Крутилин пристально посмотрел на Казакова.

— А как Данилин? Он в курсе? Не очень-то я уверен, что Быстров со всех ног бросится выполнять мою просьбу.

Казаков вздохнул.

— С Данилиным я уже говорил. Обещает, что невинных людей в обиду не даст. Но понимаешь, Виктор Иванович, ОБХСС хозяйственников-то не очень слушает. А вот партком. Или еще выше…