Наследники
Шрифт:
Между тем, несмотря на зимнюю стужу и бураны, в степи разыгрались решительные схватки, имевшие огромное влияние на судьбу повстанческого движения.
28 февраля 1774 года из Бугуруслана прямой дорогой на степные яицкие городки и крепости двинулся многочисленный хорошо вооруженный корпус князя Голицына. Кругом расстилалась безмолвная белая равнина, сверкавшая плотным серебристым настом. Дул холодный, пронзительный ветер. Жестокий мороз пробирал до костей. По степи задувала пурга. В белесой
Ночами войско останавливалось табором под прикрытием кибиток среди бушующей степи. Во тьме еще заунывнее и озлобленнее плясала метель.
По балкам и овражине таились занесенные снегом уметы и деревушки, занятые повстанцами. Ватажки их рыскали по зимним дорогам, таились в березовых околках. Но чуялось приближение главных сил противника. Невзирая на опасности, отряд майора Елагина быстрым маршем и беспрепятственно минул деревни Гаевицкую и Яшкину и спокойно расположился на ночлег в Пронкиной.
Никто не знал, где кружит сейчас Пугачев. В избушку, где приютился на ночлег майор, прибрел странник.
— Никак ночью со степи? — удивленно спросил офицер, оглядывая странного гостя.
Крепкий обветренный старик, одетый в полушубок, спокойно отозвался:
— Со степи. Это нам в привычку.
Густой иней охватил бороду странника, его ресницы, косматую шерсть полушубка. Старик с кряхтеньем стал сволакивать с себя одежду.
— Тихо в степи? — не выдавая своего волнения, спросил офицер.
— В такую-то погодку не всякий в дорогу тронется. Домой меня сильно потянуло. Кто сейчас будет разгуливать по степи? — поеживаясь, ответил старик.
— Известно кто! — многозначительно сказал офицер. — Добрая душа на печи сидит, а перекати-поле и днем и ночью не знает покоя.
— То верно, батюшка! — согласился старик. — Только в такую ночку и былинка под снегом спит. Может, кто и бродит, да далеко-далеченько, и благовеста о том не слышно.
Добродушно бормоча себе под нос, старик полез на печку.
— Ты куда? — строго окрикнул его майор.
— Как куда? Прыгает петух на свою насесть, а тут я свойский, — спокойно отозвался дед и накрылся с головой полушубком.
Офицер нахмурил брови, сильно клонило ко сну. За дверью псом скулила метель, царапалась в окно. На столе тоскливо потрескивала сальная свеча. Невозмутимая тишина стояла на селе, солдатский говор угас.
«Разместились на ночлег, — сквозь дремоту соображал майор. — А как заставы?..»
Он недодумал, сон поборол его. Погружаясь в приятное забытье, он раскинул локти и склонил на них голову в грязном паричке…
Словно вихрем распахнуло дверь избушки, серым клубком в горницу вкатился морозный воздух. В мути плыли темные тени, о чем-то кричали. Всполошно бил набат.
«То сон!..» — подумал в дреме офицер, поджимая ноги.
Но сполох не умолкал.
— Леший!.. Леший!.. — закричал в дреме майор и съежился от холода…
— Очнитесь, ваше благородие! Беда! — раздался над ухом отрезвляющий голос.
Елагин открыл глаза, в изумлении огляделся. Перед ним, вытянувшись в струнку, стоял сержант.
— Беда! — дрожащим голосом повторил он. — Воры тут!..
— Как воры? Не может того быть! — прикрикнул майор, и сон мгновенно отлетел.
Офицер бросился к печке: странник исчез, словно ветром его сдуло.
— Куда ж этот пес девался? — недоуменно спросил майор.
Сержант изумленно уставился на командира, не понимая, о ком речь.
— Пикеты, ваше благородие, сшибли! К орудиям пробиваются.
Как встревоженные птицы, в окно бились призывы набата. Офицер торопливо накинул на плечи плащ, надел треуголку и бросился на улицу. В клубах метели суетились черные тени. Совсем неподалеку, на площади, шла штыковая схватка, с вала, где стояла батарея, ветер приносил неясный гул.
«Ах, проклятый старик! — почему-то вдруг вспомнил майор. — Как же так? Откуда взялись воры?»
Он никак не мог себе представить, что собравшиеся под покровом ночи и бурана пугачевцы, пребывавшие в селении Сорочинском, быстро проделали форсированный переход в тридцать семь верст и внезапно атаковали отряд.
Майор взбежал на вал и остановился пораженный. Подле завьюженных орудий молоденький поручик с горстью людей геройски отбивался сабельками от наседавшей толпы. Странно было видеть, как из мрака рождались все новые и новые бородатые лица с разинутыми ртами… Только теперь понял майор, что нападающие и обороняющиеся орут в воинском исступлении, но вой бурана глушит эти крики.
«К резерву!» — было первой мыслью Елагина. Ветер рвал и развевал полы плаща, острый, колкий снег хлестал лицо. Но офицер упрямо и быстро двигался в белесой мути к избе, где, по его догадкам, разместилась рота.
Солдаты уже были под ружьем, когда он прибежал к избе.
— Вперед, братцы! — крикнул Елагин и повел их за собою на выручку.
Впереди кружилась и выла белогривая метель. Из нее, как из пенистого морского прибоя, рождались черные ревущие тени. Густой непоборимой стеной вставали пугачевские отряды с пиками и копьями наперевес. Справа и слева шумел тот же прибой. Очутившийся рядом седоусый сержант схватил майора за полу плаща и закричал в ухо:
— Поберегитесь, ваше благородие! Дозвольте нам…
Но кругом вместе с метелью бушевали разъяренные люди.
— В штыки, братцы! — стараясь перекричать вой бури, взывал голос Елагина.
В эту минуту перед глазами взвился столбом белый бурун метели. Из снежной свистопляски вынырнуло знакомое бородатое лицо деда; оно ехидно улыбнулось.
— Сюда, братцы, тут он! — закричал охваченный инеем старик. Из ночного мрака, ощетинясь пиками, лезли грузные озверевшие люди.
— Не трожь! — закричал сержант, выбежал вперед и заслонил грудью офицера.