Наследники
Шрифт:
— А вот сниму, ей-богу, сниму! Только уговор один, Сказывают, богатств много ты схоронил в лесах. Скажи, где упрятал, тут тебе и воля!..
Узник вдруг ожил, загремел кандалами:
— Уйди, дьявол! Зубами загрызу!..
— Ты что? Шальной стал? — отшатнулся заводчик.
— Загрызу! — сверкнул глазами Перстень. — Никаких кладов не имею. Все раздал народу.
— Врешь! — крикнул Демидов, озлобясь. — Врешь, заворуй!
— Я не заворуй, не разбойник. Я каратель твоего племени! — отрезал Перстень и замолчал.
— Погоди,
Неделю спустя Митьку Перстня отвезли в Екатеринбург, там его судили. Пугачевца заклеймили каленым железом, вырвали ноздри и сослали в Сибирь на каторгу…
С той поры в народе пошел слух: оставил Перстень после себя несметные сокровища, бочки золота и серебра. Ходила молва: когда солдаты окружили ватажку Перстня и не было ей спасенья, тогда собрал атаман всех своих дружков в круг и сказал им по душе, искренне:
— Плохие, видно, братцы, наши дела! Отгуляли, удалые! Что теперь делать будем, куда подадимся?
Ответили товарищи:
— Тебе, атаман, виднее. Умирать нам не страшно. Погуляли!
— Не смерть страшна! — согласился атаман. — В бою и смерть красна. Жаль казны, братцы! Кому она достанется? В землю зарывать часу-времени не хватит. А зароешь, царские шпыни, как псы, вынюхают, добудут. Вот и гадайте, ребятушки, да живее, как быть?
Кругом простирались леса, синели горы, а рядом лежало привольное светлое озеро.
И сказал тут один из молодцов своему атаману:
— Через золото опять много слез будет. А чтобы не досталось оно никому, схороним его глубоко, на дно озерное…
Так и сделали.
Втянули бочки на Лысую гору, а оттуда стали катать их. Тяжелые бочки с золотом в разгон пустили под угорье да в озеро. Вспенилось, взбушевалось оно. Захлестнулось от ярости, словно золоту недовольно. Тогда пустили бочки с серебром; укатились они и нырнули вглубь. Вода понемногу улеглась и засеребрилась. Успокоилось озеро…
С тех пор стали называть его Серебряным.
Сказывали старые люди, что после увоза Перстня на каторгу по наказу Демидова в Серебряное озеро крепкий невод закидывали. Пытался хозяин добыть пугачевский клад, бочки с золотом, да разве добудешь его. Светлое озеро крепко хранит золотой клад от нечистых рук…
8
Прокофий Демидов возвращался с медвежьей охоты из-под Мурома. В ожидании смены лошадей обогревался на почтовой станции. В надымленной горенке станционного смотрителя волнами колебался сизый дым; под низким окошечком сидел неведомый мелкопоместный дворянчик и, брезгливо поджимая губы, курил из длинного черешневого чубука. На скамье валялась скинутая с плеч дорожная шуба, порядком облезлая и потертая. Да и кафтанишко на дворянчике был изрядно засален. Хоть на
При входе Демидова дворянчик поднял голову и, увидев на нем дорожную волчью шубу, спросил:
— Купец пожаловал?
Прокофию стало не по себе, но он сдержался и, поклонясь, отозвался:
— Нет, не купец, а заводчик я…
Дворянчик нахмурился, пустил клуб табачного дыма и больше не обмолвился с Демидовым ни единым словом. Так просидели они молча довольно долго. Тишина наполняла горенку, только за печкой шуршали пригретые тараканы да у темного от копоти чела неслышно возилась опрятная старушонка.
Издалека возникли, стали расти и, наконец, на дороге за окном зазвенели громкие колокольцы. Все насторожились; по всему слышно было — из Москвы скакал важный курьер. Еще в сенях раздался его простуженный бас:
— Немедля коней!
Распахнув дверь, вместе с клубами морозного воздуха в горницу вошел рослый, осыпанный снегом фельдъегерь. Не глядя на проезжих, он закричал на всю избу:
— Водки мне!
Молчаливый дворянчик мгновенно ожил и, льстиво заглядывая в глаза курьера, спросил:
— Что за вести из Белокаменной?
— Добры вести, сударь! — загрохотал басом курьер. — Башку злодею оттяпали!
— Милый ты мой! — ахнул дворянчик и бросился обнимать курьера. — Ты что ж, старая? — накинулся он на бабку. — Что не кланяешься господину за добрую весть?
Старушонка обернулась, на глазах ее блестели слезы.
— Грех сказать, на него не жалуемся! Проходил он тут с войсками, а нам зла не сделал. Помяни, господи, его душу!..
Она набожно перекрестилась.
Дворянчик, замахнувшись чубуком, прикрикнул:
— За кого молитву творишь? За разбойника!
— И, батюшка, господь сам за разбойника отцу своему всевышнему молился! — невозмутимо сказала старушка.
— Ты кто? — заорал дворянчик. — Холопка?.. Крепостная?..
— Крепостная, батюшка, — смиренно поклонилась бабка.
— На конюшню! Кнутом за такие слова! — вышел из себя дворянчик, брызгая слюной.
Курьер подсел к столу. Он потешался зрелищем. Но тут Демидов вскочил и заслонил собою бабу:
— Не трожь!
— Как ты смеешь? — истошно взвизгнул проезжий. — Да знаешь, кто я? Столбовой дворянин!
— Эка, удивил! — улыбнулся Демидов. — Я сам столбовой дворянин.
— Позвольте!.. — не унимался проезжий… — Я весь гербовник знаю. Кто вы, сударь?
Прокофий налился румянцем, его задело за живое. Не сдерживаясь больше, он крикнул:
— Я — Демидов! Может, слышали обо мне?
Захудалый дворянишка вдруг разразился желчным смехом.
— Ха-ха!.. Тож дворянин выискался! С кувшинным рылом да в дворянский ряд лезет. Поравнялся! Дворянство-то твое жалованное, а мы потомственные. Мы…