Наследство одержимого
Шрифт:
На бетонном полу, среди банок, досок и грязи, лежала скрюченная Любовь Захаровна. Ее голова была неестественно повернута набок, а посиневшее лицо перекошено кошмарной гримасой. Из угла фиолетового рта стекала тягучая багровая струйка; пузырилась вокруг головы багровая липкая лужица. Другая лужица – длинная, прозрачная, начиналась где-то под цветастым подолом халата, под полусогнутой ногою, и расползалась извилисто по шершавому серому полу… Все тело Юрия Ивановича охватили спазмы – разве что глаза работали, скользя по изуродованному лицу жены и то и дело останавливаясь на выпученном глазном яблоке с прилипшей к нему сухою травинкой.
Наконец, Юрий Иванович, смутно понимая, что надо что-то делать, куда-то бежать, робко отступил назад и поднял голову, но вдруг из противоположного угла темной сараюшки прямо ему в зрачки ударили два ярких фиолетовых луча… В следующую секунду окаменевший Юрий Иванович увидел, как откуда-то из-за
…Он просидел в сарае с трупами до темноты. Потом осторожно выбрался из своего убежища, нашарил в траве у порога замок, навесил его на дверь и – кошачьим шагом, невидимый никому, скользнул к дому: надо было запастись кое-какими необходимыми вещами. Ну, и деньгами, желательно. Открыв дверь в сени, он смело включил свет. В сенях не было ничего интересного. Зато в проходной комнате стоял старый желтый шкаф с целой кучей одежды. Правда, подобрать что-нибудь по себе ему было очень трудно. В конце концов пришлось остановить выбор на старом черном свитере, который некогда носил сын Юрия Ивановича. Свитер был порядочно растянут, но торс нового хозяина обхватил плотно, словно вторая кожа. Со штанами оказалось сложнее. В желтом шкафу, конечно же, нашлись брюки, и не одни. Но все это было такое смешное барахло, что грабитель не глядя отшвырнул его в сторону. Однако, перерыв для верности еще раз содержимое желтого шкафа, он нашел в углу заношенные синие джинсы, которые хоть и с треском, но все-таки налезли на него. Удовлетворившись своими находками, грабитель оставил платяной шкаф и занялся бурым полированным сервантом, из дверцы которого гостеприимно торчал блестящий круглый ключик. Вскоре на пол посыпались какие-то старые лекарства, мятые картонные коробочки, пуговицы, ломаные карандаши, желтые газетные вырезки, катушки ниток… На нижней полке нашлась небольшая пыльная коробочка, сработанная из цветастых открыток. На дне ее топорщилось несколько бумажек, как всегда отложенных Любовью Захаровною «на хозяйство». Немного, но и на том, как говорится, спасибо – грабитель снисходительно ухмыльнулся и пошел на кухню. Там взял кое-что из съестных припасов и сжег в печке-голландке свою забрызганную кровью зеленую робу. Этот акт он проделал с тем особенным удовольствием, что так знакомо всякому бежавшему узнику.
Теперь бывший заключенный номер двести сорок пять свободен. Кровь толстого Бондарева, низколобого Игнатюка, кровь растерзанного часового на КПП СПБОС`а, а теперь еще и этих двух никчемных обитателей планеты окончательно смыла позор его пленения. Он отомстил за свой проигрыш, и с этой минуты ничто больше не мешает ему. Перед его глазами в который раз возник силуэт черной церкви с багровыми отсветами в окнах. Он ощутил новый покалывающий прилив энергии и, нимало не заботясь о заметении следов, выбрался из ограбленного дома.
Патриархальная темнота мертвой июньской ночи безраздельно владела поселком. Бывший Номер двести сорок пятый шел по центральной улице, где из каждых десяти фонарей горел только один и в окнах большинства домов не было света – невидимость и безопасность были полные.
Он участил шаги, и вскоре посапывающий во сне поселок остался позади. Белая луна со слизанным боком вышла из-за облака и теперь блекло освещала широкую кривую дорогу. По левую сторону от нее поблескивала близкая река, по правую громоздилась белесоватая стена березовой рощи. Он прошел еще несколько метров и прислушался. В безветренном воздухе, заглушая плеск речной воды, раздавались неясные голоса и повизгивающий смех. Между призрачны ми стволами берез светился далекий костерок. Путник свернул с дороги и вошел в рощу, не спуская глаз с этого желтого маячка. Скоро он различил возле него человеческую
Бутылка была почти пуста, когда из палатки высунулись две детские головы. Женщина замахнулась на них бутербродом: «А ну, живо спать!», и головы, капризно препираясь, полезли назад в палатку. Наблюдая за поздним ужином на поляне, бывший узник СПБОС-2/12 тоже почувствовал голод. Но то был совершенно особенный голод… Тем временем женщина встала из-за стола и, дожевывая на ходу, нетвердыми шагами пошла прочь от лагеря. «Давай провожу!» – гоготнул вслед мужчина. «Да иди ты!..» – в ответ хихикнула она и направилась в сторону кустов, за которыми прятался невидимый гость. Пройдя в пяти метрах от него, женщина свернула в неглубокий овраг и исчезла там ненадолго.
Словно упрямая резкая пружина развернулась внутри бывшего «Двести сорок пятого». И раньше, чем женщина успела выбраться из оврага, он бесшумно свалился на нее, схватил одной рукою подбородок, а другой – стриженый затылок и резко с поворотом дернул. Раздался хруст…
Затем он крадучись обогнул поляну и засел за палаткою, наблюдая, как мужчина допивает водку и длинной палкой ворошит угольки в костре. В палатке слышалась возня: две девочки, упорно не желая засыпать, рассказывали друг дружке бестолковые анекдоты, шуршали припрятанными кульками с печеньем, били комаров и давились со смеху. Судя по голосам, одной было лет девять, другой – около тринадцати.
Мужчина подложил в костер сучьев и подошел к палатке – видимо, намереваясь достать новую бутылку. Но не успел он взяться рукою за полог, как оказался сбитым с ног. Потом его оттащили в сторону, и неумолимые лапы своротили ему шею так же быстро и ловко, как незадолго перед этим – его жене. Сестры в брезентовом домике сначала притихли, потом дружно высунулись наружу… но понять так толком ничего и не успели. Огромный незнакомый человек, выскочив из темноты, схватил старшую за волосы, метнул к себе и придушил. Младшая, опомнившись, заверещала на весь лес и кинулась было бежать, но чудовище в два прыжка настигло и ее…
Костер догорал. Надо было бы подбросить хворосту, но экс-заключенному СПБОС`а не хотелось отвлекаться. Убийца был занят нетрудной, но кропотливой работой. Вооруженный найденным в палатке охотничьим ножом, он разделывал старшую девочку. Начал с головы – сорвал скальп, обнажил череп, затем, ударяя по рукояти ножа тяжелым камнем, расколол череп, словно костяной аппетитный орех. Мозг аккуратно выложил в стоявшую тут же чистую кастрюльку. Этот деликатес он съест в свежем виде – любая готовка его просто испортит. Потом со сноровкой насильника рванул на девочке рубашку – так, что полетели пуговицы, – и провел по животу быстрый, уверенный вертикальный надрез. Погрузив руки в детские внутренности, людоед нашарил и выдернул из теплого хлюпающего нутра еще одно лакомство. Печень… Он приготовит ее по собственному рецепту – натрет солью и зароет в горячие угли. Что может быть лучше нежной детской печени? Но остальному мясу он тоже не даст пропасть. Легко перевернув истерзанную девочку на спину, людоед сорвал с нее оставшуюся одежду и снова взял в руки нож. Хорошие бедрышки, пухленькие. Наверное, питалась одними сладостями – дети любят сладкое, паршивцы… Адский гурман взмахнул ножом и отсек половину ягодицы – свежатинка на первую пробу.
Соль, перец и даже масло нашлись тут же, в палатке. Раздув хорошенько огонь, людоед подвесил над ним наполненный детским мясом котелок, но предварительно опрокинул в него, поразмыслив, бутылку пива, о которую чуть не споткнулся, шаря по палатке в поисках специй. Пока ужасное кушанье булькало, пуская ароматные пары, бывший узник СПБОС`а срезал мясо с девочкиных ляжек – он решил испечь его на углях вместе с печенью…
Сытая истома овладела людоедом. Полуприкрыв глаза, он смотрел на трупик младшей девочки. Трупик валялся лицом к огню – целехонький, но уже не такой аппетитный. Ничего, разберемся с ним завтра… Постепенно и трупик, и костер заволокло приятным туманом, и людоед задремал – сначала без снов. А потом знакомое золотисто-серое сияние забрезжило у него перед глазами, побежали давние картинки – люди, снег, кровь… И вдруг – церковь. Он никогда не видел ее наяву, но она была знакома – по недавнему сну в двести сорок пятой камере СПБОС`а. Белая церковь с черною крышей, из окон струятся красные лучи. И властный, неслышимый, но незаглушаемый голос – он зовет, зовет, зовет…