Наследство рода Болейн
Шрифт:
Екатерина Эджкомб волнуется, словно не затвердила урока, боится, вдруг кто из церковников задаст вопрос, а она собьется и ответит что-нибудь не то, скажет невзначай — ужас какой! — правду. Но мне все нипочем, меня, как бывалую, видавшую виды морячку, запахом тухлой рыбы не испугать.
— Ты их вообще не увидишь, — предсказываю я. — Никто не будет тебя допрашивать. Никто в твоей лжи и не усомнится. Никому же нет дела до правды, ни один человек не выступит в защиту королевы. Скорее всего, тебе и не придется говорить, все уже будет написано,
— А вдруг они скажут… Вдруг они назовут ее… — Не в силах продолжать, она вглядывается в даль. Это слово — «ведьма» — даже страшно произносить!
— А зачем тебе читать документ? Какая разница, что там написано. Поставь подпись, и дело с концом. Ты ведь дала согласие эту бумагу подписывать, а не читать.
— А вдруг мои показания ей навредят? — Ну можно ли быть такой простушкой?
Я подняла брови, но оставила вопрос без ответа. О чем тут говорить, и без этого всем известно, что мы на королевской барке в теплый летний денек не на прогулку отправились — спешим по важному делу, пришла пора уничтожить ни в чем не повинного человека.
— А ты тогда тоже просто подписала? И все? — Тон такой неуверенный.
— Нет, — отрезала я, а во рту противно, так и хочется сплюнуть в зеленоватую колышущуюся воду. — Нет, когда Анну и мужа моего обвиняли, все не так хорошо было устроено. С тех пор-то опыта понабрались. Тогда мне пришлось давать показания в зале суда, клясться на Библии. Стоять перед судьями и давать показания против собственного мужа и его сестры. Глядеть прямо на него и произносить все эти слова.
Ее аж передернуло:
— Вот ужас-то какой.
— Это точно. — Не хочется больше говорить на эту тему.
— Ты, наверно, страшно боялась.
— Я знала, что меня пощадят. — Ответ прозвучал очень резко. — И сдается мне, и ты, и я, и леди Рутленд затем и согласились. Если Анну Клевскую признают виновной, если ее пошлют на смерть, то, по крайней мере, мы уцелеем.
— Но в чем ее обвиняют? — Екатерина никак не может успокоиться.
— Ее обвиняем мы. — Я хрипло рассмеялась. — Мы всем расскажем, что она сделала. Мы дадим показания и поклянемся говорить чистую правду. Мы ее во всем обвиним. А судьи просто решат, что за это ей полагается смерть. Не беспокойся, скоро узнаем, что она такого натворила.
Благодарение Богу, документ, который я подписала, не обвинял ее в постельной неспособности короля. Мне не пришлось давать показания, что она навела на него порчу, заколдовала его, спала с десятком мужчин и тайком родила чудовище. На этот раз ничего подобного говорить не понадобилось. Мы все подписали одну и ту же бумагу, которая гласила, будто королева нам призналась: она каждый вечер ложится в кровать девственницей и встает поутру девственницей. Судя по ее словам, она такая идиотка, что даже не понимает — так дела не делаются. И будто мы ей сказали: замужней даме положено не просто целовать мужа на
Прежде чем отправиться обратно в Ричмонд, я нашла герцога.
— Что, им даже в голову не приходит, что ей такие разговоры не под силу? Мы все поклялись в чем положено, да только такой дружеской беседы и быть не могло. Всякий, кто вхож в покои королевы, немедленно разглядит грубую ложь. Мы каждый дет подолгу топчемся на одном месте — так мало слов она знает, повторяем все по сто раз, пока мы ее поймем, а она нас. Каждому, кто ее знает, ясно: она об этом со всеми нами тремя и разговаривать бы не стала, слишком уж скромная.
— Какая разница, — величаво бросил герцог. — Им нужно доказательство, что она осталась девицей, коли девицей сюда приехала. И все.
В первый раз за много недель во мне проснулась надежда — похоже, ее пощадят.
— Значит, он готов просто от нее избавиться? — Как же мне хочется в это верить. — Значит, решил не обвинять ее в колдовстве?
— Он от нее избавится. Твои показания свидетельствуют о том, что она обманщица и лживая ведьма.
— Какое же это доказательство, что она ведьма? — с трудом выдохнула я.
— Ты только что подписала показания, которые гласят, что хоть она знала — у него нет мужской силы, но даже в своей собственной спальне перед своими собственными придворными дамами притворялась, будто ничего не знает об отношениях мужчин и женщин. Как ты сама уже говорила, кто в такое поверит? Совершенно невероятно. Какая женщина, которую прочат в жены королю, может быть столь несведущей в этих вопросах? Какая из женщин вообще столь невежественна? Ясно, она лжет, притворяется и плетет заговоры. Ведьма, одним словом.
— Как же так… я думала… мои слова доказывают ее невиновность. Девица, которая ничего не знает и не подозревает…
— Именно, именно. — Герцог позволил себе хищную улыбочку. — В этом-то и вся прелесть. Вы трое, весьма уважаемые леди, ее собственные придворные дамы, поклялись в том, что она либо невинна, как Дева Мария, либо закоренелая обманщица, ведьма, исчадие ада. Можно в одну сторону повернуть, а можно в другую, как королю заблагорассудится. Ты потрудилась на совесть, Джейн, я тобой доволен.
Не сказав ни единого слова, я пошла обратно на барку. Он и раньше мне такое говорил, только мне бы лучше слушаться мужа, а не дядюшку. Будь сейчас со мной Георг, он бы, верно, посоветовал тихонько отправиться к королеве и намекнуть ей, что пора бежать. Он, верно, убедил бы меня — любовь и преданность важнее придворной карьеры. Он, верно, убедил бы меня — доверие близких важнее милости монарха. Но Георга больше нет. Никогда он не скажет, что верит в любовь. Как научиться мне жить без него?