Наследство в глухой провинции
Шрифт:
— Скажи, Федя, а ты видел большие деньги?
— Когда я говорил про деньги, лежащие на кону, я не имел в виду конкретно деньги. Скорее, источник, из которого эти деньги все время капают. Или льются. А вообще и большие деньги я видел. И даже держал в руках. Как говорил Высоцкий, ой, какие крупные деньжищи! Но представь себе, внутри ничего не дрогнуло. Наверное, потому что я четко понимал: они чужие. И что живой жизни — прости за тавтологию! — они мне не дадут.
— А как же выражение «деньги не пахнут»?
—
— Это же девиз русских купцов.
— Это девиз всех честных людей. В последнее время слишком уж часто и упорно пресса и писатели-беллетристы навязывают читателям мнение, что среди милиционеров нет честных людей. Мне всегда больно это слышать. Люди, которые в большинстве своем буквально не щадят жизни, пытаясь добиться хоть какого-то порядка посреди беззакония, вынуждены жить и работать с клеймом продажной твари.
— Перестань, — я прижалась к нему и поцеловала, — я вовсе так не думаю.
— Я считаю, что купленная жизнь как купленная женщина, — все не мог успокоиться Федор. Помолчал, а потом тихонько засмеялся: — Лар, чем мы занимаемся в постели!
— А чем нужно? — тоже улыбнулась я.
— Ну уж, наверное, не глупыми разговорами, — сказал он и притянул меня к себе.
Проснулся мой милиционер в шесть утра. Мало ли на свете людей, просыпающихся в такое время! Но не после того, как заснут в четыре. Я с трудом заставила себя открыть глаза. Надо встать, приготовить ему завтрак.
Мне приходилось просыпаться в чужой квартире, но все равно я считала своим долгом приготовить мужчине еду. А сейчас я к тому же представила, как неуютно может чувствовать себя человек в этом самом чужом доме.
Наверное, все прочие, но не Федор. Он прямо-таки пригвоздил меня к кровати.
— Спи, еще очень рано!
А когда я все же побарахталась, пытаясь подняться, он прямо заметил, что мое сопротивление его разжигает и наверняка помешает исполнению им служебных обязанностей.
— Вот послушай. Пока я буду бриться, чайник закипит…
— А где у тебя бритва?
— В машине. Взял на всякий случай.
— Был уверен, что останешься?
— Ни в чем нельзя быть уверенным, но почему не приготовиться на всякий случай? Тем более что в машине у меня обычно есть запасная бритва. Что бы ни случилось, начальник всегда должен быть чисто выбрит.
Ну и жук этот Федор! Небось и Леру предупредил, что останется у меня. А впрочем, чего это я? Разве хоть на миг я о том пожалела?
— И что, ты побреешься…
— Чайник закипит, я заварю чай, сделаю себе бутерброд, проглочу и побегу. Так стоит ли тебе для этого вставать?
— Мне было бы приятно за тобой поухаживать.
— Еще успеешь, — сказал он и чмокнул меня в щеку. Он спускался по лестнице, а я лежала и осмысливала то, что он сказал. В каком смысле еще успею?
Я услышала, как он выходил и заходил и как потом опять хлопнула входная дверь, потом заурчал мотор, но когда я спустилась вниз и подошла к окну, на месте машины Федора курился лишь сизый дымок.
— «Он уехал, не простился, знать, любовь не дорога!» — пропела я.
Кокетничала. Ведь простился. Но словно увез с собой частичку меня. Совсем небольшой кусочек, а без него, оказывается, я не могла нормально себя чувствовать.
Увы, я так и не сумела заснуть. Вернулась с вынужденной прогулки по двору, легла. Добросовестно провалялась часа полтора и встала, чтобы спуститься на кухню и приготовить себе такие же бутерброды. Мне не пришлось даже их готовить. Они уже лежали приготовленные, заботливо прикрытые салфеткой.
Такого со мной еще не случалось. Я всегда считала, что готовить еду, пусть это всего лишь бутерброды, — прерогатива женщины. Потом вспомнила, что Федя много лет жил один, воспитывал дочь и потому заботиться о других считает само собой разумеющимся. Как бы то ни было я жевала хлеб с маслом и колбасой с особым чувством: мужчина, который мне нравился, приготовил их для меня!
Делать мне было нечего. Осматривать закоулки дома расхотелось, потому я решила съездить на переговорный пункт и снова позвонить Ольге. В глубине души я надеялась, что на фирме случилось что-то непредвиденное и мне срочно придется уехать. Появится уважительная причина сбежать от этой внезапно накрывшей меня влюбленности. Я была просто переполнена ею. И ходила теперь осторожно, словно боясь ее расплескать.
Но это меня и беспокоило. Чувство, которое все равно ничем не кончится. Это как влюбиться в инопланетянина, который ремонтирует на Земле забарахлившую в космосе летающую тарелку. Еще немного времени, и его космический лайнер мелькнет в звездном небе, чтобы больше не вернуться никогда…
Соседский двор был пуст, словно в доме не осталось никого. Надо было бы зайти, узнать, не нужна ли помощь, но я трусила. Представляла, какие обвинения вывалят на мою голову родственники бедной женщины. Если бы я не объявилась в их городке, Лида до сих пор была бы жива.
Может, я напрасно думала так о незнакомых людях, но все равно я не могла заставить себя войти в соседский двор.
Я закрыла дверь и спустилась к своей машине.
Заждалась, бедняжка, свою хозяйку. Я еще только отыскала на брелоке ключ от Симки, как почувствовала, что мне в бок уперлось нечто металлическое, и приглушенный голос проговорил в самое ухо:
— Отойди от машины. Медленно иди к калитке. Улыбайся…
— Так ведь нет никого, кому улыбаться?