Наследство Валентины
Шрифт:
– Нет... может быть, позже, когда хорошенько все обдумаю.
Он разжал пальцы и вновь стиснул зубами сморщенную ягодку соска. Жар отчаянного вожделения мгновенно забурлил в крови. Глухо застонав, Джеймс втянул в рот розовую вершинку и едва нашел в себе силы поднять голову, подуть на крохотный твердый камешек и пролепетать:
– Тебе нравится?
Джесси ничего не ответила, лишь сжала ладонями его лицо и прильнула к мужу. Он никак не мог оторваться от этих нежных холмиков и, даже скользнув рукой по ее бедру, продолжал их целовать. Джесси
– Джеймс, тебе это обязательно нужно? Никто никогда не дотрагивался до меня... там.
– Да... мне следовало бы ласкать тебя каждый день, часами... непрерывно... Нужно было по крайней мере проделывать это с новой Джесси. Обещай мне что-то.
Он легко, едва касаясь, провел пальцами по сокровенному местечку между бедер, ощущая обольстительное тепло, исходящее от Джесси, чувствуя, как спадает ее напряжение, как выгибается ее спина. Когда он погладил ее живот и погрузил пальцы в тесную, истекавшую истомой расщелину, Джесси едва не сбросила его снова.
– Вот так, – удовлетворенно прошептал Джеймс, одурманивая ее поцелуями.
Горячее дыхание обжигало его; Джесси прерывисто дышала, и Джеймс не выдержал. Нетерпеливо сорвав с себя бриджи, он начал входить в нее.
– Джеймс! Это... это совсем, как у жеребца, правда?
– Лежи смирно, Джесси. Не шевелись, и я войду медленно, очень медленно. Не смей ничего делать. Тебе не больно?
Она продолжала смотреть на него, впитывая почти болезненное, упрямо сосредоточенное выражение этих прекрасных глаз.
– О Боже, остановись, Джеймс. Это ужасно неприятно.
– Это твоя девственность, Джесси, – задыхаясь, пробормотал он.
У Джеймса тряслись руки... Наконец-то он оказался ней... но совсем не так глубоко... этого недостаточно... сейчас... еще мгновение...
– Поверь, Джесси, с каждой женщиной бывает такое.
Он вонзался в нее все с большей силой, понимая, что может, не сумеет остановиться, иначе просто умрет.
Джеймс улыбнулся жене, не двигаясь, пока не увидел, что она немного успокоилась и улыбнулась в ответ. И когда мощным рывком вошел в нее до конца Джесси оглушительно завопила. Джеймс от всей души надеялся, что миссис Кэтсдор не начнет колотить в дверь. Только бы Джесси не вздумала больше визжать! Она слишком тугая, он причинил ей боль, но теперь все кончено, и Джеймс нисколько не чувствовал, что изнасиловал собственную сестру! Нет, перед ним его жена, и он наконец сделал ее своей.
– Я не двигаюсь. Не отталкивай меня, не шевелись! Я мужчина, и для меня все, связанное с плотью, кажется совершенно иным.
Он припал к ее свежему рту, скользнул губами по тонкой шее, потерся подбородком о грудь.
– Тебе лучше? Боль прошла?
– Немного. Дачесс ничего мне об этом не говорила. Так всегда бывает?
Дачесс рассказывала ей о том, что происходит в постели между мужчиной и
Но в эту минуту Джесси дернулась, и Джеймс понял, что для него тоже все кончено. Он распластался на ней, отдаваясь горячему приливу, дрожа в ознобной лихорадке.
– О Джесси, – пробормотал он ошеломленно.
Она сцепила руки за его спиной, крепко прижимая к себе мужа. Огненные волосы щекотали его щеку. Она втягивала его в себя, и Джеймс снова содрогнулся от невероятного наслаждения. Он навалился на нее всей тяжестью своего тела, но не двигался из страха, что разорвется сердце. Наконец он вновь обрел способность дышать и приподнялся. Однако она стиснула его и замолотила по спине кулачками.
– Это все, Джеймс? Осторожнее, ты едва не попал рукой в телячьи мозги!
Телячьи мозги? Он только что взял Джесси Уорфилд, чересчур любопытную соплячку, любящую подслушивать до того, что она провалилась сквозь потолок конюшни! Он взглянул туда, где они по-прежнему были соединены, на ослепительно белый живот и пламенеющий островок волос, на точеные груди, прежде чем смог наконец посмотреть ей в глаза. Она смущенно уставилась на мужа.
– Что с тобой?
– И это все? – осведомилась Джесси, опуская ноги. – Ужасно затекли, и мышцы, кажется, растянуты.
Джеймс улыбнулся и нежно коснулся набухшей, влажной плоти.
– Нет, но для тебя пока все. Прежде чем я встану, Джесси, признайся, что сказала тебе Дачесс?
– Велела мне считать ее старшей сестрой, спрашивать обо всем и ничего не стесняться. Но я объяснила, что знаю все. О случках, конечно. Только она почему-то считает, что этого недостаточно, но ты обо всем позаботишься. Правда, она не говорила, как это больно. И что ты позволишь себе такие вольности.
– Но теперь уже не так болит, верно?
– Чуть меньше, – подумав, кивнула Джесси.
– Лежи спокойно и дай мне вытереть тебя.
Он начал одеваться и только в этот миг с ужасом понял, что наделал. Лишил жену девственности прямо на обеденном столе! Джеймс на мгновение прикрыл глаза. Ни одного нежного слова... даже не нашел времени, чтобы подготовить ее, успокоить и приласкать. Но она едва не сбросила его... дважды. Значит, была готова?
Джеймс покачал головой, смочил водой салфетку и прижал к тому месту, откуда еще сочилась кровь. Наверное, салфетка слишком жесткая. Ее кожа, во всяком случае, гораздо мягче. Осторожно орудуя салфеткой, он поднял голову и увидел, что Джесси лежит, крепко зажмурившись.
– Бедняжка Джесси, – вздохнул Джеймс. – Прости, что вел себя, как бессердечный негодяй.
– Интересно, – прошептала она, не открывая глаз, – жеребцы тоже извиняются перед кобылами?
– Конечно.
Ресницы Джесси взлетели вверх.
– Неправда! Ты не можешь знать наверняка. О Джеймс, пожалуйста, помоги мне встать.
Она, казалось, лишь теперь поняла, что сидит с обнаженной грудью, и принялась поспешно застегиваться, но тут же сообразила, что ноги тоже голые, и резко одернула юбки.