Настанет день
Шрифт:
Кёртис возник рядом с ним на трибуне и объявил, что управление полиции великого города Бостона, действуя совместно с частями Гвардии штата, не потерпит дальнейших беспорядков:
— К закону следует относиться с уважением, иначе последствия будут самыми печальными. Здесь не Россия. Мы применим любые меры, чтобы гарантировать демократию нашим гражданам. Сегодня анархии будет положен конец.
Репортер из «Транскрипта» встал и вытянул руку.
— Господин губернатор, правильно ли я понимаю, что вы
Кулидж покачал головой:
— Виновна толпа. Виновны полицейские, нарушившие свой долг, свою клятву. Мэр Питерс не виноват. Его просто застали врасплох, он не осознал масштабов происходящего и вследствие этого действовал неэффективно.
— Но, губернатор, — не унимался журналист, — мы получили несколько сообщений о том, что именно мэр Питерс пожелал вызвать Гвардию штата уже через час после начала полицейской забастовки, однако вы, сэр, и комиссар Кёртис наложили вето на его решение.
— Эти сведения не соответствуют действительности, — бросил Кулидж.
— Но, господин губернатор…
— Эти сведения не соответствуют действительности, — повторил Кулидж. — Пресс-конференция завершена.
Томас Коглин держал сына за руку. Коннор не издавал ни звука, но слезы катились из-под толстого слоя бинтов, покрывавших его глаза, падали с подбородка на воротник его больничного халата.
Его мать стояла в нескольких шагах и смотрела на улицу из окна Массачусетской больницы. Она мелко дрожала, но глаза у нее оставались сухими.
Джо сидел в кресле по другую сторону кровати. Он не проронил ни слова, с тех пор как вчера вечером они подняли Коннора и поместили его в «скорую».
Томас коснулся щеки Коннора.
— Все в порядке, — прошептал он.
— Как это в порядке? — отозвался Коннор. — Я ослеп.
— Знаю, сынок. Но мы с этим справимся.
Коннор отвернулся, хотел было убрать руку, но Томас держал ее крепко.
— Кон, — произнес Томас, сам слыша беспомощность в своем голосе, — тебя постиг ужасный удар, что и говорить. Но не поддавайся греху отчаяния, сынок. Это худший из всех грехов. Господь поможет тебе пережить испытание. Он просит лишь стойкости.
— Стойкости? — Коннор издал смешок. — Я слепой.
Эллен, стоявшая у окна, перекрестилась.
— Слепой, — шепотом повторил Коннор.
Томас не смог придумать ответа. Может быть, это и есть истинная цена семейной жизни — неспособность избавить от боли тех, кого любишь. Высосать эту боль из их крови, их сердца, их головы. Ты держишь их на руках, кормишь, строишь планы относительно их будущего, а мир всегда готов вонзить в них зубы.
В палату вошел Дэнни. Застыл столбом.
Томас ни о чем не успел подумать, но мгновенно понял — Дэнни прочел в их глазах:
Что ж, разумеется. Кого же еще винить?
И даже Джо, который всегда боготворил Дэнни, теперь смотрел на него смущенно и враждебно.
Томас решил говорить просто и прямо.
— Твой брат вчера вечером ослеп. — Он поднял руку Коннора к своим губам и поцеловал ее. — Во время беспорядков.
— Дэн? — позвал Коннор. — Ты?
— Это я, Кон.
— Я слепой, Дэн.
— Знаю.
— Я тебя не виню, Дэн. Не виню.
Дэнни опустил голову, плечи у него задрожали. Джо отвернулся.
— Нет, не виню, — повторил Коннор.
Эллен пересекла комнату, приблизилась к Дэнни, глядя на него в упор, и дала ему пощечину. Он сморщился; Эллен еще раз ударила его по щеке.
— Убирайся, — прошептала она. — Убирайся, ты… большевик. — Она указала на Коннора: — Это сделал ты. Ты. Убирайся прочь.
Дэнни взглянул на Джо, но тот отвел глаза.
Он посмотрел на Томаса. Томас встретился с ним взглядом. Покачал головой и отвернулся.
Вечером того же дня Гвардия штата обстреляла четырех человек на Джамайка-плейн. Один погиб. Десятый полк вычистил игроков в кости из парка Коммон и под прицелом провел их по Тремонт-стрит. Собралась толпа. Были произведены предупредительные выстрелы. Пытаясь вызволить одного из игроков, какой-то мужчина получил огнестрельное ранение в грудь. В этот же вечер он скончался.
В остальных районах города было спокойно.
Следующие два дня Дэнни провел, стягивая подкрепления. Его лично заверили, что профсоюз телефонистов и телеграфистов готов в самое ближайшее время отказаться от выхода на работу. В том же самом его уверили в профсоюзе барменов, в профсоюзном объединении еврейских коммерсантов, в профсоюзе вагоновожатых и профсоюзе машинистов. Впрочем, пожарные не согласились ни встретиться с ним, ни перезвонить ему.
— Я попрощаться пришел, — сказал Лютер.
Нора отступила от двери:
— Заходи, заходи.
Лютер вошел:
— А Дэнни где?
— Он в Роксбери на собрании.
Лютер заметил, что она в пальто:
— Ты тоже туда?
— Туда. Боюсь, там все не очень хорошо обернется.
— Давай провожу.
Нора улыбнулась:
— Было бы очень приятно.
Пока они шли к станции надземной дороги, на них многие пялились: как же, белая женщина вместе с черным мужчиной шагают по Норт-Энду. Лютер подумывал приотстать от нее на шажок, чтобы казалось, будто он ее лакей или еще кто-нибудь в таком роде, но тут он припомнил, зачем возвращается в Талсу, какая тут главная причина, и пошел с ней рядом, высоко подняв голову.