Настанет день

Лихэйн Деннис

Томас шагал по улице к дому. На углу, прислонившись к фонарю, стоял его сын.

— «Сокс» продали Рута, можешь в это поверить? — сказал Дэнни.

Томас пожал плечами:

— Я никогда не был особым поклонником этой игры.

— Продали в Нью-Йорк, — уточнил Дэнни.

— Твой юный брат, конечно, в отчаянии. Никогда не видел его таким расстроенным, с тех пор как…

Отец не закончил мысль. Дэнни пронзила та же самая.

— А как Кон?

Отец вздохнул:

— Видишь ли,

бывают хорошие дни, бывают плохие. Учится читать пальцами, по Брайлю. В Бэк-бей есть специальная школа. Если это его не сломает, он справится.

— А тебя это не сломало?

— Меня ничто не может сломать, Эйден. — Парок от дыхания отца белел в морозном воздухе. — Я же мужчина. Ну а ты, я вижу, снова в хорошей форме. Так что я, наверное, пойду.

— Мы уезжаем из города, папа.

— Вы?..

Дэнни кивнул:

— Уезжаем насовсем. Двигаем на запад.

Казалось, отца это поразило.

— Но твой дом здесь.

Дэнни покачал головой:

— Теперь уже нет.

Может, отец думал, что Дэнни все-таки останется где-то рядом. Коглин-старший сохранил бы тогда иллюзию, что его семья по-прежнему вместе. К тому, чтобы между ними и Дэнни разверзлась пропасть, Томас Коглин не был готов.

— Как я понимаю, вы уже собрались.

— Да. Несколько дней поживем в Нью-Йорке, пока еще не начал действовать закон Волстеда. У нас так ведь и не было настоящего медового месяца.

Отец кивнул. Он стоял, не поднимая головы, и снег ложился на его волосы.

— До свидания, па.

Дэнни уже двинулся мимо него, но отец схватил его за локоть:

— Пиши мне.

— А ты будешь отвечать?

— Нет. Просто я хочу знать…

— Тогда я не стану писать.

Лицо отца окаменело, он коротко кивнул и выпустил его руку.

Дэнни пошел по улице. Снег усилился.

— Эйден!

Он обернулся, едва различая мужской силуэт за белыми вихрями метели. Снежинки облепили ему ресницы, он проморгался, чтобы лучше видеть.

— Я буду отвечать! — крикнул отец.

— Тогда ладно! — крикнул Дэнни в ответ.

— Береги себя, сынок.

— Ты тоже.

Отец поднял руку, и Дэнни тоже поднял, и потом они оба повернулись и зашагали сквозь метель, каждый в свою сторону.

В поезде на Нью-Йорк все были пьяные. Даже носильщики. Еще полдень, а все уже глушат шампанское и ржаной виски, в четвертом вагоне играет оркестр, и музыканты тоже наклюкались. Все обнимались, целовались, плясали. По всей стране вступил в силу сухой закон. Контролировать его исполнение начнут уже через четыре дня, шестнадцатого.

В поезде Бейбу Руту предоставили отдельное купе, и вначале он пытался пересидеть там всеобщее буйство. Он перечитал копию контракта: сегодня вечером он

подписал его. Теперь он — один из «янкиз». О переходе объявили еще десять дней назад, хотя Рут ничего такого не предвидел. Чтобы справиться с унынием, два дня пил. Но его отыскал Джонни Айго и помог протрезветь. Разъяснил, что Бейб теперь самый высокооплачиваемый игрок в истории бейсбола. Показывал ему одну нью-йоркскую газету за другой; все они так и брызгали радостью и восторгом, ибо самого опасного хиттера заполучила не чья-нибудь, а их команда.

— Ты уже хозяин города, Бейб, а ведь ты даже еще не приехал.

Это, конечно, позволяло взглянуть на происходящее иначе. Бейб побаивался, что Нью-Йорк — слишком большой, слишком громкий. Что Нью-Йорк его проглотит, что в Нью-Йорке он затеряется. Теперь же он вдруг осознал противоположное: сам он уже стал чересчур большим для Бостона. Ему уже не хватало места. Слишком маленький город, слишком провинциальный. Нью-Йорк — вот единственная площадка под стать Бейбу. По-настоящему огромная. Нью-Йорк, и только Нью-Йорк. Который вовсе не проглотит Бейба. Это он сам проглотит Нью-Йорк.

Я Бейб Рут. Я больше, лучше, сильнее и популярнее кого угодно.

Какая-то пьяная женщина ударилась о его дверь, и он услышал ее хихиканье: от одного этого звука у него мигом набухло в штанах. На черта он торчит тут один, когда можно быть там, болтать, раздавать автографы, травить байки, которые много лет спустя будут пересказывать внукам?

Он вышел. Направился прямиком в вагон-ресторан, пробираясь между пляшущими пьяными; одна пташка на столе дрыгала ногами, словно в варьете. Двигаясь боком, он протиснулся к бару, заказал двойной скотч.

— Почему ты нас покидаешь, Бейб?

Он повернулся: рядом с ним стоял пьяный коротышка с высокой подружкой, оба уже нализались в стельку.

— Я не покидаю, — возразил Бейб. — Меня продал Гарри Фрейзи. Я права голоса не имею. Я простая рабочая лошадка.

— Значит, ты когда-нибудь вернешься? — спросил тот. — Отыграешь свой контракт — и снова к нам?

— Конечно, — отозвался Рут.

Тот похлопал его по спине:

— Вот спасибо, мистер Рут.

— И вам спасибо, — ответил Бейб, подмигнув его подружке. Он осушил рюмку и заказал еще.

В конце концов он разговорился с одним здоровенным парнем и его женой-ирландкой. Выяснилось, что этот верзила когда-то был одним из бастующих копов, и вот теперь они едут в Нью-Йорк, чтобы провести там коротенький медовый месяц, а потом двинутся на запад, потому что хотят навестить друга.

— И о чем вы только думали, ребята? — спросил его Рут.

— Просто пытались добиться, чтобы к нам относились по справедливости, — ответил бывший коп.