Наставление в христианской вере, т.4

Кальвин Жан

Я спрашиваю всех, в ком есть хоть искра благочестия, пусть даже самая слабая: разве не очевидно, насколько ярче сияет слава Божья в прежнем способе принятия таинства и насколько больше духовного утешения получают от него верующие, чем от этих бесполезных и бессмысленных ухищрений, предназначенных лишь для того, чтобы развлечь и поразить публику? Оглушённый и сбитый с толку суеверием народ послушно идёт туда, куда его влекут, - и они называют это «удерживать народ в вере и страхе Божьем»! Если кто-нибудь вздумает оправдывать эти измышления древностью, то я отнюдь не пребываю в неведении относительно того, насколько древним является употребление елея и дуновений при совершении крещения (Тертуллиан. О крещении, против донатистов, 7 (MPL, I, 1315) и мн.др.) и насколько быстро в послеапостольскую эпоху Вечеря Господня оказалась опутанной человеческими ухищрениями. Всё это - свидетельства суетности, глупости и дерзости человеческого разума, который не может удержаться, чтобы не искать себе развлечений в божественных тайнах! Так будем же помнить о том, насколько высоко ценит Бог повиновение его Слову - настолько, что желает, чтобы

в его Слове мы судили и Ангелов, и весь мир.

Если оставить все эти помпезные церемонии, можно было бы считать, что Святая Вечеря совершается как должно, когда предлагается в Церкви весьма часто - по крайней мере раз в неделю - и следующим образом. Сперва просто читаются публичные молитвы, затем следует проповедь. Далее, когда хлеб и вино будут лежать на столе, пусть служитель скажет об учреждении Вечери и объяснит обетования, в ней заключённые, а вместе с тем и отлучит всех тех, кто исключён из причастия запретом Господа. Далее пусть совершается молитва Господу дабы Он с той же милостью, с какой дал нам эту священную пищу, соблаговолил наставить и расположить нас к надлежащему принятию её в вере и сердечной благодарности и по милосердию своему сделал нас достойными такой трапезы - ибо сами по себе мы вовсе не таковы. При этом пусть поются псалмы или читаются отрывки из Евангелия; и пусть в соответствующем порядке верующие причащаются; а служителям следует преломлять и раздавать хлеб и прилагать чашу. По окончании Вечери пусть верующие будут призваны к чистой вере и её твёрдому исповеданию, к любви и к соблюдению нравов, достойных христианина. Наконец, надлежит воздать благодарение и хвалу Богу. По завершении всех этих действий Церковь и все присутствующие отпускаются с миром.

44. Всё сказанное до сих пор об этом таинстве явно показывает: оно было установлено не для того, чтобы принимать его один раз в год (таково предписание Четвёртого Латеранского собора (1215), канон 21 (см. Hefele-Leclercq, op. cit., v.5, p. 1349 s.)), и то по обязанности, как это стало обычным в наше время. Нет, оно было предназначено для частого употребления всеми христианами, чтобы напоминать им о страстях Иисуса Христа. Это напоминание и памятование должно поддерживать и укреплять их веру, побуждать их ко хвале Господу и прославлению Его благости. Наконец, оно призвано утверждать и питать их взаимную любовь, дабы они проявляли её друг к другу, сознавая себя соединёнными любовью в единстве Тела Иисуса Христа. Ибо всякий раз, когда мы приобщаемся символу Тела Господня, мы словно заключаем между собой договор, принимая на себя взаимные обязательства по исполнению дел любви. В силу этого договора никто из нас не должен делать ничего, что могло бы задеть брата, и не упускать ничего, что могло бы стать для него помощью и поддержкой всегда, когда возникает такая возможность и необходимость.

Св. Лука сообщает в Деяниях апостолов, что именно таков был обычай Апостольской Церкви: верующие постоянно пребывали в учении апостолов, в общении, то есть в раздаче милостыни, в преломлении хлеба и в молитвах (Деян 2:42). Отсюда возникло неизменное правило, что ни одно собрание Церкви невозможно без проповеди Слова, милостыни, участия в Вечере и молитвах. Из Посланий св. Павла нетрудно заключить, что такой же порядок установился в Церкви коринфян, где он соблюдался, как известно, ещё долгое время спустя. Ибо оттуда идут те древние каноны, авторами которых считают Анаклета и Каликста. В них предписывается обязательное, под угрозой отлучения, участие всех христиан в Вечере после освящения даров (Decretum Gratiani, III (De consecratione), dist.I, c. 59, 1, 1311, где по Псевдо-Исидору цитируется Анаклет (третий Папа римский, 76-78), послание 11. Ссылка на Каликста является ошибочной.). Так называемые Апостольские правила тоже устанавливают, что все покидающие собрание до его окончания и не вкусившие таинства должны быть наказаны как возмутители Церкви (Апостольские правила, 9-10 (MPG, CXXXVII, 53)). Следуя этому правилу, Антиохийский собор (Первый Антиохийский собор (341) с. 2 (см. Hefele-Leclercq, op. cit., v. 1, p. 715)) установил, что всякий, кто вступает в Церковь, слушает проповедь, но уклоняется от участия в Вечере, должен быть отлучён вплоть до исправления. Толедский собор (Первый Толедский собор (400), c. 13 (цитируемый в вышеупомянутом Decretum Gratiani, III (De consecratione), dist.2, c. 20 - MPL, LXXXIV, 331)) смягчил данное предписание, однако сохранил его суть. Канон этого собора гласит: все те, кто отказывается от причастия таинству по окончании проповеди, должны быть предупреждены. Если же они не пожелают внять предупреждению, надлежит исторгнуть их из лона Церкви.

45. Очевидно, что посредством этих установлений святые отцы хотели утвердить частое проведение Вечери, потому что видели в этом пользу для народа Божьего. Такой обычай установился со времени апостолов, однако по небрежению был постепенно оставлен. Св. Августин так свидетельствует относительно его времени: «Таинство соединения с Телом Господа совершается в одних Церквах ежедневно, в других в определённые дни, и одни принимают его во спасение, другие - в осуждение себе» (Августин. Трактат о Евангелии от Иоанна, XXVI, 15 (MPL, XXXV, 1614)). И ещё, в первом письме Януарию: «В одних Церквах не проходит дня без принятия таинства Тела и Крови Господних; в других его принимают по субботам и воскресеньям» (Августин. Письма, 54 (Януарию), II, 2 (MPL, XXXIII, 200)). Но поскольку народ, как уже было сказано, не слишком прилежно исполнял свой долг, святые отцы сурово порицали подобное небрежение, дабы не показалось, что они его одобряют. Свидетельство тому - послание св. Иоанна Златоуста эфесянам, где говорится: «Бесчестящему пир не сказали: "Зачем ты за столом?", но: "Зачем ты вошёл?" Итак, кто находится здесь, но не

участвует в таинстве, тот дерзок и бесстыден. Я спрашиваю вас: если некто придёт на званый пир, и умоется, и возляжет, и приготовится есть, но ничего не вкусит, не нанесёт ли он тем самым бесчестье пиру, на который приглашён? Ты находишься здесь среди тех, кто молитвой приуготовляется к принятию таинства. И коль скоро ты не уходишь, значит, признаёшь себя одним из их числа, - но в конечном счёте отказываешься причащаться вместе с ними! Не лучше было бы тебе вовсе не приходить? Ты скажешь, что недостоин. Я же отвечу тебе, что тогда ты недостоин и молиться, ибо молитва есть приуготовление к принятию св. таинства» (Иоанн Златоуст. Комм. на Послание к эфесянам, гл. I, гомилия III, 5 (MPG, LXII, 29-30)).

46. Св. Августин и св. Амвросий тоже сурово порицают порочную практику, уже установившуюся в их время в Восточных Церквах, - практику, согласно которой народ лишь присутствовал при совершении таинства, но не участвовал в нём (Августин. О нагорной проповеди, II, 7, 26 (MPL, XXXIV, 1280); Амвросий. Проповеди, 25, 6 (MPL, XVII, 678)). Не подлежит сомнению, что обычай, предписывающий причащаться один раз в год, - изобретение дьявола, кто бы ни ввёл его в употребление. Говорят, что такое правило было установлено римским епископом Зеферином (папа в 199-217 гг.). Думаю, однако, что в ту эпоху оно имело другой смысл. Быть может, по тем временам установление было небесполезно для его Церкви. Нет сомнения, что тогда Святая Вечеря предлагалась верующим всякий раз, когда они собирались вместе, всей общиной, и что значительная часть присутствовавших участвовала в ней. Но вряд ли когда-нибудь случалось, чтобы все причащались одновременно. С другой стороны, было необходимо, чтобы живущие среди идолопоклонников и неверных свидетельствовали о своей вере каким-нибудь внешним знаком. По этой причине святой епископ установил определённый день, когда весь христианский народ Рима исповедовал свою веру участием в Вечере Господней. Но это отнюдь не означало отмены частых причащений.

Однако со временем благое для своей эпохи установление Зеферина было обращено во зло его преемниками. Был принят закон, согласно которому причащаться следует один раз в год. В результате почти все, кто раз в году причастился, в остальное время года почивают, словно люди, исполнившие свой долг. Следовало бы по меньшей мере еженедельно предлагать собранию христиан Вечерю Господню и провозглашать обетования, которыми она нас духовно питает и насыщает. Никого не нужно против воли принуждать к участию в ней, но всех надлежит к тому призывать; кто выкажет пренебрежение к таинству, должен подвергнуться осуждению и исправлению. Тогда все христиане, словно мучимые голодом, спешили бы на эту трапезу. Так что я не без причины с самого начала с сожалением говорил, что обычай причащаться единожды в году, побуждающий нас к лени и праздности во всё остальное время, есть хитрая уловка дьявола. Правда, обнаружилось это зло уже во времена Златоуста; но мы видим, как сурово он его осуждал. Златоуст горько сетовал на то, что в остальное время года народ не принимает таинство, хотя оно ему предлагается, да и на Пасху вкушает его без приуготовления. Он восклицает: «О злой обычай! О высокомерие! Значит, напрасно проводим мы все дни у жертвенника, ибо никто не участвует в том, что мы предлагаем» (Иоанн Златоуст. Комм. на Послание к эфесянам, гл. I, гомилия III, 4 (MPG, LXII, 29)).

47. Из того же источника происходит и другое установление, отнявшее половину Вечери у большей части народа Божьего. Я говорю о «Символе веры, причащение которому было сохранено для значительного числа помазанных и носящих тонзуру, но воспрещено людям светским и мирянам (Констанцский собор (1415), sess. XII (см. Hefele-Leclercq, op. cit., v. 7, p. 284-285); Фома Аквинский. Сумма теологии, III, qu. 80, art. 12.) (как они называют наследие Божье - 1 Пет 5:3). Предписание вечного Бога гласит, что символ крови должны пить все. Человек же дерзает отменить предписание Бога и ввести новый, противоположный закон, который предписывает пить не всем, А чтобы не казалось, что эти законодатели безосновательно выступают против Бога, они ссылаются на опасные последствия, которые может иметь общедоступность символа крови (Фома Аквинский. Сумма теологии, III, qu. 76, art. 1, 3;II, 3.). Как будто их не предвидела заранее вечная мудрость Бога!

Кроме того, они софистически рассуждают, что одного символа достаточно вместо двух. Ведь Тело, говорят они, есть весь Иисус Христос, который не может быть отделён от Своего Тела; а оно содержит кровь (Констанцский собор: per concomitantiam (loc.cit.) (Hefele-Leclercq, ibid.)). Вот каково согласие нашего разума с Богом, когда этому разуму хотя бы чуть-чуть ослабляют поводья и попускают фантазировать! Господь, показывая хлеб, называет его Cвоим Телом, а показывая чашу, называет её Cвоей Кровью. Человек же по дерзости ума и собственному высокомерию заявляет, что хлеб есть Кровь, вино есть Тело. Словно Господь беспричинно и бесцельно отделил словом и знаком Свою Плоть от Крови, и словно хоть однажды кто-нибудь слышал, чтобы Тело или Кровь Иисуса Христа назывались Богом и человеком! Если бы Он хотел обозначить Себя целиком, Он бы несомненно сказал: «Я есмь» (как Он обычно говорит в Писании), а не: «Сие есть Тело Моё: сия есть Кровь Моя».

Но, принимая во внимание немощь нашей веры, Он отделил чашу от хлеба, чтобы показать, что Его одного достаточно как для еды, так и для питья. Когда же одна из этих частей отнимается, у нас остаётся только половина пищи. Поэтому даже если бы утверждение наших противников о нераздельности Крови и Тела было верным, они всё равно отнимают у душ верующих то, что дал им Иисус Христос как необходимое средство укрепления их веры.

Итак, оставим эти нелепые софизмы и остережёмся, чтобы никто не лишил нас пользы, доставляемой нам, как двойным залогом, заповедью Иисуса Христа.