Настольная книга атеиста

Аширов Н. А.

Христианство — идеология, по–своему отражающая явления социальной жизни. Ествественно, что, создавая свой моральный кодекс, христианство включило в него и некоторые простые общечеловеческие нормы нравственности. Простейшие общие требования к поведению личности в коллективе, которые получили отражение в ветхозаветном десятисловии, были выработаны опытом коллективной жизни задолго до внесения их в тексты древнееврейской Торы. Такие обычаи, как запрещение убийства сородича или соплеменника, запрещение браков внутри племени, возникли еще в недрах родо–племенного строя. Моисеево десятисло–вие, как и весь ветхозаветный морально–правовой кодекс, формировалось в обстановке зарождавшегося рабовладельческого государства, создавалось жрецами Иерусалимского храма. Естественно, что, будучи служителями культа, жрецы

объявляли свои морально–правовые установления от имени бога. Так некоторые простые нормы нравственности, приспособленные в тот период к условиям патриархального рабовладения, вошли в виде «божественных заповедей» (примерно в IX–VII вв. до н. э.) в «священные» книги древних евреев Исход и Второзаконие. Таким образом, не общество почерпнуло нормы морали из Библии, а, наоборот, Библия заимствовала некоторые из них из опыта реальной общественной жизни людей.

При ближайшем рассмотрении заповедей ветхозаветного декалога бросается в глаза, что они далеко не исчерпывают всех возможных моральных предписаний, имеющих общечеловеческое значение. Можно добавить, например, такие элементарные требования к поведению личности: не ленись, уважай знание, мудрость, не оскорбляй, уважай человеческое достоинство других, люби родину — и другие истины, самоочевидность которых признается большинством людей.

Обращает на себя внимание и тот факт, что первые четыре заповеди де–сятисловия сами по себе не имеют к морали непосредственного отношения. В них зафиксированы вероучи–тельно–обрядовые предписания древнееврейской религии, а не нравственные нормы. Требование строгого единобожия, запрещение поклонения другим богам, упоминания всуе имени бога и культовое требование соблюдения субботы призваны регулировать взаимоотношения человека с богом, а не с другими людьми и обществом. При всем том, однако, перечисленные заповеди оказывали вредное влияние на нравственность, так как в течение тысячелетий служили устойчивыми мотивами к фанатической нетерпимости, причинами преследований инаковерующих и «войн за веру». Картинными описаниями всего этого переполнены книги ветхозаветной Библии.

Истинная нравственность — это человечность. Первые же четыре заповеди требуют жертвовать любовью к людям ради любви к богу. Нравственное богословие христианства ссылается на слова евангелия, в которых любовь к богу провозглашается как «первая и наибольшая заповедь», а любовь к ближнему выдвигается лишь как заповедь вторая и подчиненная первой. Если любовь к Людям мешает любви к богу, то христианин должен отказаться от первой в пользу второй. А такой конфликт вполне возможен, потому что «…дружба с миром есть вражда против бога… кто хочет быть другом миру, тот становится врагом богу» (Иак., 4:4).

Интересы коллективной человеческой жизни требуют дружбы, товарищества, взаимопомощи людей, а христианская мораль осуждает «человеко–надеяние» и «человекоугодие», уводящие верующего от любви к богу. Воспитываемое такой проповедью неверие в человека, упование только на божью помощь искажают нравственное сознание и поведение верующих. Оно отдаляет людей друг от друга, обрекает их на одиночество и способно сделать фанатически верующего человека равнодушным к другим людям.

Так заповедь первенствующей любви к богу становится препятствием на пути нравственного совершенствования людей, если под ним понимать не возрастание благочестия, а воспитание в человеке действительно гуманных мыслей, чувств и привычек. Именно это имел в виду К. Маркс, говоря: «Чем больше вкладывает человек в бога, тем меньше остается в нем самом».

Непосредственное отношение к нравственности имеют остальные шесть заповедей ветхозаветного декалога. В них нашли отражение некоторые элементарные правила человеческого общежития: требование почтительного отношения к родителям, запрещение убийства, разврата, воровства, клеветы, зависти. Но, во–первых, эти общие моральные требования имеют не богооткровенное, а земное происхождение, и, во–вторых, в религиозном сознании они претерпели значительные изменения. И в иудаизме и в христианстве перечисленные простые нормы морали толковались в интересах определенных групп людей, в силу чего эти моральные нормы утрачивали общечеловеческое значение.

Так, например, православный катехизис растолковывает верующим,

что в пятой заповеди о почитании старших под «родителями» следует подразумевать не только отца и мать, но и всех тех, кто «заступает место родителей», т. е. «начальников гражданских» и «начальников духовных», в первую очередь царя, затем церковных пастырей и, наконец, вообще всех «начальствующих в разных отношениях», следовательно, представителей господствующих классов и их государства. К такому истолкованию заповеди почитания родителей дают поводы многие места «священного писания», в которых мы находим наставления быть покорными властям, потому что всякая власть от бога, повиноваться господам не только из страха, но и по совести, не только мягким, но и жестоким. Таким образом, хотя пятая заповедь десятисловия в своей отвлеченной формулировке несомненно отражала простую норму нравственности, тем не менее в хри–стианско–церковном истолковании и применении она выражала классовые интересы эксплуататоров и тем самым не могла претендовать на общечеловеческое значение.

Шестая заповедь — «не убивай» — не может кем–либо оспариваться, если ее брать в такой отвлеченной формулировке. Но и на эту заповедь христианство накладывало различные ограничения. По смыслу ветхозаветного законодательства заповедь «не убивай» охраняла жизнь только членов одного из «колен Израилевых», заключивших «завет» с Яхве. Ее охранительная функция не распространялась на иноплеменников и поклонявшихся другим богам. Не удивительно, что так называемые «Исторические книги» ветхозаветной Библии рисуют картины бесчисленных избиений людей.

Что касается новозаветной интерпретации этой заповеди, то она противоречива. С одной стороны, евангельский Христос подтверждает и даже усиливает заповедь, осуждая не только убийство, но даже мысль о нем или простое чувство гнева на «брата своего» (см. Мф., 5:21–22). А с другой стороны, тот же самый Христос призывает к физической расправе над теми, кто не верует в него, или грозит им скорой гибелью на страшном суде (см. Мф., 18:6; Лк., 19:27). Яркие картины массовой гибели язычников рисует Откровение Иоанна. Несмотря на то, что христианство объявило раба человеком перед богом, охранительная функция шестой заповеди фактически не распространялась на рабов. Избиение строптивых рабов господином рассматривается в евангелиях как его бесспорное, законное право (Лк., 12:47).

Христианская церковь воспользовалась половинчатостью христианского гуманизма в этом вопросе для того, чтобы авторитетом веры оправдывать жестокие расправы над людьми, не желавшими подчиниться церкви или светской власти. Ссылаясь на «священное писание», церковники организовывали и благословляли истребительные походы против «еретиков», «схизматов». Как известно, ни первая, ни вторая мировые войны, спровоцированные империалистами, не были осуждены ни одной из христианских церквей.

Осуждение прелюбодеяния, т. е. нарушения супружеской верности, стало общим моральным правилом с тех пор, как сложилась парная семья в обществе. Но в своем библейском воплощении заповедь «не прелюбодействуй» фактически ограждала лишь мужа от возможного нарушения супружеской верности его женой. Кроме того, христианство обставило эту норму всевозможными аскетическими и домостроевскими предписаниями, которые в конечном счете вели к прелюбодеянию, т. е. к результату, прямо противоположному. Неравными требованиями к целомудрию мужчины и женщины христианство сильно ограничивало всеобщее в нравственной норме «не прелюбодействуй».

Заповедь «не кради», восьмая по порядку в десятисловии, настолько явственно выдвигалась на защиту собственности богатых, что выдавать ее в условиях частнособственнического общества за общечеловеческую норму значило бы бесстыдно лицемерить. Например, охранительная функция этой заповеди не имела никакого смысла в отношении к рабу, который не только не имел собственности, но сам был собственностью рабовладельца. Действие заповеди не распространялось и на собственность инаковерующих: картины грабежа в Библии не менее многочисленны, чем картины убийства и разврата. Что касается церковников, то их корыстолюбие стало притчей во языцех. Само собою разумеется также, что заповедь «не кради» не распространялась и на огромную область «законного» ограбления трудящихся, плоды труда которых присваивались эксплуататорами.