Настоящая фантастика – 2014 (сборник)
Шрифт:
– Извини, – вновь смущенно замямлил Олесь, – я хотел сказать, что ты красива и это… – он запнулся, подходящие слова не шли на ум. – Красива, нежна и эм-м… это…
– Добродетельна, – подсказал транслятор. – У меня никогда не было мужчины, господин.
– Отвратительно, – поведал Шандор трое суток спустя и швырнул тарелку с неаппетитной массой в жерло пневматического мусоропровода. – Ничего сложного в пищевом процессоре нет, ваши примитивные печи, или что у вас там, гораздо сложнее. Видите эти кнопки? Я специально присобачил картинки над каждой из них.
– Толку не будет, – махнул рукой Олесь.
– Обязательно будет, – упрямо возразил Шандор. – Ну, поплюемся день-другой от их стряпни, ничего страшного. Девиц надо чем-то занять, не сутки же им напролет порнофильмы смотреть.
От порнофильмов, впрочем, толку оказалось еще меньше, чем от готовки.
– Ты был прав, затея дурацкая, – говорил Шандор Олесю, запершись с ним в пилотской рубке на следующий день после того, как «Одиссей» покинул лигирянскую орбиту и взял курс на вход в межпространственный туннель в восьми сутках лета. – Не знаю, как у тебя, но резиновая кукла по сравнению с моей Аоллой – секс-бомба.
– То же самое, – потупился в кресле второго пилота Олесь. – Полное отсутствие темперамента, кто бы мог подумать. Бедные девочки.
– Ты лучше меня пожалей, – буркнул Шандор. – Словно кросс с полной выкладкой отмотал.
Час спустя обеих пассажирок усадили в кресла в помещении, совмещающем функции спортзала, кинозала, библиотеки, компьютерного центра и рекреации, и, зарядив на шесть часов порнографии, оставили одних. На следующий день сеанс повторили, за ним еще один, после чего пришли к единодушному мнению, что эксперименты с приготовлением пищи, по крайней мере, гуманнее.
– Неужели у них у всех так? – недоумевал Шандор, пока процессор, недовольно урча, пытался справиться с венгерским паприкашем по-лигирянски. – Не завидую я ихним мужикам. Скажи спасибо, что наши с тобой девицы хотя бы красивые, а представь, каково кому-то, когда под ним мало того что бесчувственная доска, так еще и крокодил. Там таких тоже полно, не сомневайся. Слушай, может, действительно поменяемся? Все какое-никакое разнообразие.
Меняться Олесь категорически отказался. Он сам не знал почему – никаких чувств, кроме легкой жалости и легкого же раскаяния, по отношению к Лайме он не испытывал.
– Еще не поздно, – задумчиво сказал Шандор на восьмые сутки.
– Что не поздно? – автоматически переспросил Олесь.
– Повернуть оглобли.
«Одиссей» дожевывал последние тысячи миль космического пространства, оставшиеся до входа в тоннель.
– Если ничего не случится в пути, в срок мы уложимся, – рассудил Олесь. – В пределах расчетной погрешности. В крайнем случае, уплатим неустойку за опоздание. Ничего страшного, вообще говоря. Однако…
Спроси его, он вряд ли бы сказал, что именно означает это «однако». Нечто неуловимое протянулось между ним и купленной на Лигире пассажиркой. Нечто, ничего общего не имеющее с тем, что бывает между мужчиной и женщиной. Нечто совсем другое.
– Моя вчера отчудила, –
– Что же? – Шандор хмыкнул. – Постой, сейчас угадаю. Бьюсь об заклад, то же самое, что моя вчера выдала мне. «Ты только не влюбись в меня», – писклявым голосом спародировал Шандор Аоллу.
– Угу, так и есть. За час до этого приволокла меня к транслятору и заставила на все лады повторять производные от слова «любовь». У них, оказывается, этого слова и в лексиконе-то нет. С учетом их темперамента, немудрено: какая там, к черту, любовь. Соитие, совокупление есть, я выяснил. Даже групповое изнасилование. А любви нет. Вместо нее этот, как его, черт… слово какое-то идиотское.
– Вериль, – подсказал Шандор.
– Точно, оно самое. Твоя, выходит, тоже упражнялась с транслятором?
– Да нет. Видимо, почерпнула от твоей. В результате выдала, что, если я, не дай бог, в нее влюблюсь, настанет вериль. Прозвучало так, словно настанет всеобщий конец света, ну, или, самое меньшее, вспыхнет пара сверхновых.
– Да уж, – фыркнул Олесь. – Так что ж, возвращаемся? Часа через полтора поворачивать станет поздно.
Шандор побарабанил пальцами по подлокотнику пилотского кресла.
– Нет, – принял решение он. – Знаешь, это было бы сродни дезертирству. В конце концов, ничего страшного ни с нами, ни с девчонками не произойдет. Притремся как-нибудь. Они, вообще говоря, неплохие девки, и потом – вовсе не обязательно с ними спать. Ну, разве что если невмоготу станет.
– Думаешь? А что делать с ними, когда вернемся? – неуверенно протянул Олесь.
– Какая разница, – беззаботно махнул рукой Шандор. – Высадим где-нибудь. Денег дадим. Девки молодые, красивые, найдут себе мужиков.
– Что ж, вполне прилично, – Шандор покончил с едой и отодвинул тарелку. – Это, конечно, еще не гуляш, но, по крайней мере, некое его подобие. Ладно, тащите пудинг.
За те полтора месяца, что «Одиссей» пронзал первую по счету межпространственную червоточину, жизнь на борту стабилизировалась и вошла в привычную колею. Просыпаясь поутру, Олесь обнаруживал под боком мирно посапывающую Лайму, улыбался непроизвольно и ловил себя на том, что испытывает нечто вроде нежности. Он пристрастился к ежеутреннему кофе в постель и к ежевечернему коктейлю в нее же. Поворчав для порядка, стал регулярно бриться по утрам, дважды в день менять рубаху и добродушно посмеиваться, слушая, как взвизгивает от притворного страха Лайма, если ее пощекотать под мышками или ущипнуть за мягкое место.
– Как там твой вериль, не настал еще? – подтрунивал над Лаймой Олесь.
– Вериль не мой, – серьезно отвечала та. – Он всегда общий. Ты еще не влюбился в меня?
– Да вроде нет.
– Это хорошо. Значит, и вериля еще нет.
– А будет?
– Не знаю.
Олесь пожимал плечами и отправлялся в рубку.
– Знаешь, дружище, – сказал Шандор, когда грузовоз покинул тоннель, преодолел подпространство и погасил скорость. – Я не жалею, что мы их взяли. На борту стало веселее, ты не находишь? Я бы сказал – уютнее. И вообще, это, оказывается, приятно, когда рядом с тобой кто-то есть. Не на одну ночь или там на пару, а постоянно, понимаешь?