Настоящая книга. Антология

Харитонов Юрий Владимирович

– Новенький, да ты обмочился! – с издевательской ухмылкой объявил черноволосый, видимо главный в комнате. Остальные с презрением на лицах стали расходиться.

– Еще будешь орать по ночам, пойдешь спать в коридор, – заявил он, потом схватил мокрое одеяло и накинул на Белова. – Иди проветрись и умойся. Может, тогда перестанешь

пугаться темноты? А здесь сегодня чтобы не появлялся. Мы спать хотим, а не слушать твои вопли! И еще… – мальчишка откинул сырое одеяло от Тимки, приблизил лицо вплотную и прошептал:

– Если наябедничаешь, со света тебя сживу! Ты – новенький, ты – никто! А я в этой комнате главный!

Было обидно и страшно. Страх полного и невыносимого одиночества начинался где-то в груди. Мальчик смотрел на мальчишек и не мог поверить, что они – маленькие чудовища, чем-то сродни его отчиму. Глаза наполнились слезами, но Тимофей, до скрипа сжав зубы, унял невыносимое желание плакать. Только не здесь! Только не перед этими уродами!

Белов уже в кромешной темноте, – мальчишки не дождались, когда он уйдет, и выключили свет, – откинул мокрое одеяло на спинку кровати, пусть сохнет, а сам, лавируя меж коек и спотыкаясь о тапки ребят и бесчисленные ножки, кое-как добрался до двери и вышел в коридор.

– Эй! Не скрипи дверью, урод! – донеслось из комнаты.

Тимка закрыл дверь и показал всем им кулак и выставленный средний палец, а потом прижался к двери спиной и сполз на пол, спрятав голову в коленях.

– Хочу домой, – прошептал мальчик. – Хочу к маме!

Некоторое время мальчик сидел на ламинированном полу, потом слегка приподнял голову, чтобы незаметно для возможных свидетелей осмотреть коридор. Длинный слабо освещенный, – всего три лампы на сто метров, – в одном конце туалеты с пожарной лестницей, в другом – стол дежурной няни с выходом с этажа. Об этом Тимка узнал за день, когда

бродил по новому месту, что должно было когда-нибудь стать домом. Но мальчик чувствовал, что не станет. Это он понял ещё днем, когда его почти за шкирку занесли на второй этаж и затолкнули в блок. Потом в туалете подошли «знакомиться» пацаны. Среди них были и этот урод Вадик, и черноволосый «главнюк». Были и другие с не менее противными манерами. Они толкали новенького, уточняли что-то про наличие мобильника, которого у Тимки никогда не водилось, и в итоге просто поколотили за то, что Белов врёт. Им и в голову не могло прийти, что новенький жил дома без смартфона. Раз уж здесь у ребят были плохенькие телефоны, то вне стен детского дома родители должны были заботиться о ребенке и обязательно купить тому крутой смартфон.

Странно, именно в таком положении и боялся оказаться Тимка, когда молчал о побоях отчима, но именно в таком оказался… Как несправедлива жизнь!

– Хочу к мамке! Хочу к мамке! Хочу к мамке! – как мантру шептал мальчик и вглядывался в полутемный коридор, понимая, что это желание невыполнимо.

Мальчик едва понимал, что окружающая его тьма, почти заполнившая коридор, успокаивала. С ней лучше, чем за дверью среди пяти дураков-мальчишек. С ней не страшно и не больно. Она даже скрывала изъяны, хоть это и не всегда заметно. Вот вроде трещина на стене, ползущая снизу, но свет исчез, и трещина растворилась. Так и боль в душе мальчика. Почему-то пропала, как только он оказался один в полутемном коридоре. Странно…

В дальнем углу, словно подмигивая Тиму, замигала лампочка. Будто указывала, куда идти. А там ведь туалет и выход на пожарную лестницу. Тимка медленно повернулся в сторону стола дежурной, и его лицо приняло жестокое выражение: всяко лучше, чем к людям!

Конец ознакомительного фрагмента.