Настоящая крепость

Вебер Дэвид Марк

– По крайней мере, я вижу, ты помнишь слова Священного Писания.
– Улыбка шулерита была тонкой.
– Жаль, что вы решили отвернуться от его значения. "Я основал Его Святую Церковь, как Он повелел мне, и теперь я отдаю ее на ваше попечение и на попечение ваших собратьев, избранных Богом. Управляйте ею хорошо и знайте, что вы - мои избранные наследники и пастыри Божьего стада в мире". Лэнгхорн дал это поручение викарию, а не мне, и, безусловно, не тебе. Когда ты повышаешь свой голос в нечестивых нападках на викариат, ты нападаешь на Лэнгхорна и Самого Бога!

– Я этого не делаю, - категорично сказал Хасканс, слова были взвешенными

и холодными.
– В самом следующем стихе Лэнгхорн сказал: "Смотрите, чтобы вы не потерпели неудачу в этом поручении, потому что от вас потребуют отчета, и каждая потерянная овца будет весить на весах вашего управления". Викарий Жэспар и его друзья должны были помнить об этом, потому что я почему-то сомневаюсь, что Бог забудет об этом, когда придет их время встретиться с Ним. Я не Он, чтобы требовать такой отчетности, но я священник. Я тоже пастух. Я тоже должен однажды отчитаться, и я не потеряю ни одной из своих овец из-за "великого инквизитора", настолько погрязшего в коррупции и амбициях, что он по прихоти предает целые королевства огню и разрушению!

Глаза шулерита блестели, но он был более дисциплинирован, чем человек со шрамом на лице. Его ноздри могли раздуваться, а лицо могло потемнеть от гнева, но он заставил себя глубоко вздохнуть.

– Шан-вей может заманить людей в ловушку многими способами, - холодно сказал он.
– И высокомерие духа, чистое тщеславие, которое ставит ваш собственный интеллект выше святого слова Божьего, является одним из самых соблазнительных. Но Мать-Церковь всегда готова принять домой даже худших из грешников, если их раскаяние и покаяние искренни.

– Или если инквизиция будет пытать их достаточно долго, - мрачно ответил Хасканс.

– Щадить плоть и терять душу - едва ли путь благочестивой любви, - сказал шулерит.
– И в вашем собственном случае, отец, вы нанесли огромный ущерб Матери-Церкви. Мы не можем этого допустить. Итак, мы предлагаем вам выбор. Откажитесь от своей ереси, своей лжи, своих ложных обвинений и гнусного посягательства на самые основы Божьего творения в этом мире, и Мать-Церковь снова примет вас.

– Ты имеешь в виду, что хочешь, чтобы я снова стоял за своей кафедрой и лгал.
– Хасканс покачал головой.
– Я не буду. Мы с тобой оба знаем, что я не говорил ничего, кроме правды. Я не откажусь от нее по приказу того, кто продолжает служить грязи и коррупции, гноящимся в сердце Храма.

– Шулер знает, как бороться с врагами Матери-Церкви, - зловеще сказал шулерит, и Хасканс удивил их обоих коротким, резким лающим смехом. Это был звук презрения, а не юмора.

– Ты думаешь, я уже не понял, куда ты клонишь?
– Он снова покачал головой, в его глазах был вызов.
– Я знаю, что ваш учитель в Зионе сделал с архиепископом Эрейком и знаю истинную причину, по которой он это сделал. Что касается меня, то я не испытываю любви к империи Чарис, но Церковь Чариса знает врагов Бога, когда видит их. Я тоже так думаю. И знаю, с кем я хочу быть рядом.

– Теперь ты говоришь смело, - холодно и мягко сказал шулерит.
– Ты скоро запоешь по-другому, когда поймешь, что Шан-вей не протянет руку, чтобы спасти тебя от справедливого Божьего гнева.

– Я могу.
– Хасканс не пытался скрыть страх, который, как они оба знали, свернулся в его глубине, как какая-то замерзшая змея, но его голос был тверд.
– Я всего лишь человек, а не архангел, и плоть моя слаба. Но что бы ни случилось

с моей плотью, я буду смотреть в лицо Богу без страха. Я делал только то, что Он повелел делать всем Своим священникам. Я уверен, что совершал ошибки на этом пути. Все люди так поступают, даже те, кто призван к Его служению. Но, по крайней мере, в этом я не ошибся, и мы с тобой оба знаем, что это истинная причина, по которой я здесь. Ты должен заткнуть мне рот, пока я не причинил еще больший вред этому блуднику Клинтану.

– Молчать!

Шулерит наконец вышел из себя, и его открытая ладонь ударила Хасканса по лицу. Та же рука вернулась с другой стороны, ударив связанного священника наотмашь, и Хасканс застонал от боли, почувствовав вкус крови, и еще больше крови хлынуло из его ноздрей. Только веревки, привязывающие его к стулу, удерживали его на нем.

Шулерит резко отступил назад, уперев руки в бока, и Хасканс выплюнул густую струю крови на пол склада.

– Значит, говорить правду о Клинтане - худшее преступление, чем "предательство" Матери-Церкви, не так ли?
– спросил он затем, его голос стал более хриплым, так как он был вынужден дышать через рот.

– Ты оскверняешь сам воздух Божий каждым произносимым тобой словом, - категорично сказал ему шулерит.
– Мы изгоняем тебя. Мы отправляем тебя во внешнюю тьму, в уголок Ада, предназначенный для твоей темной госпожи. Мы вычеркиваем твое имя из числа детей Божьих и навсегда вычеркиваем тебя из общества искупленных душ.

Мышцы живота Хасканса превратились в сплошной кусок свернувшегося свинца, когда он услышал формальные слова осуждения. Они не стали неожиданностью - не после того, что уже прошло, - и все же он обнаружил, что на самом деле их слушание несло в себе ужас, чувство завершенности, которого он не ожидал даже сейчас. Возможно, - предположил уголок его сознания, - это было потому, что он не осознавал, что может чувствовать еще больший ужас, чем уже испытывал.

И все же это было нечто большее, чем простой страх, нечто большее, чем паника. Было осознание того, что для него настал момент отплатить за все радости, дарованные ему Богом. Он насмешливо наблюдал, как человек со шрамом на лице медленно снова вытаскивает нож, и, несмотря на свой страх, тихо произнес благодарственную молитву. Он никогда не сомневался: то, что должно было произойти, будет хуже - намного хуже - чем все, что он мог себе представить, но, по крайней мере, его похитителям не хватало полного набора орудий пыток, которые Книга Шулера предписывала врагам Матери Церкви. Что бы с ним ни случилось, он будет избавлен от всего ужаса, который инквизиция навлекла на Эрейка Динниса. И когда он смотрел, как вынимают нож, даже когда чья-то рука снова откинула его голову назад, а другая рука разорвала его сутану вокруг талии, он молился, чтобы он обрел то же мужество, ту же веру, что и Диннис.

***

Глаза Мерлина Этроуза резко открылись.

Нимуэ Элбан всегда спала глубоко и спокойно. Ей никогда по-настоящему не нравилось просыпаться, и процесс приведения ее мозга в состояние полного бодрствования обычно занимал не менее минуты или двух. Мерлин был не таким. Для него переход между "сном", которого требовал от него Кэйлеб каждую ночь, и полным пробуждением был таким же резким, как поворот выключателя.

Что, в конце концов, именно так и произошло.