Настоящая принцесса и Наследство Колдуна
Шрифт:
Амалия проводила его взглядом, заслоняя глаза от солнца. И задумалась.
В этой истории что-то не сходилось. Взрослые обнаружили исчезновение Левы еще затемно, тогда же начали поиски и позвонили Филину. Следы Левы замело — судя по сугробам, пурга под утро разыгралась нешуточная, хотя еще часа в три-четыре ночи, когда все водили хоровод перед избой, небо было ясное, звездное, ни облачка. Амалия задумчиво потеребила воротник. Странная пурга. Взялась из ниоткуда, прошла по лесу, почти не тронув деревню, и стихла. Магия?
— Уху! — донеслось откуда-то из чащи леса меньше чем через полчаса. — Уху!
Амалия склонила голову набок, прислушалась, что-то прикинула: громкое уханье филинов разносится километра на четыре. Не понравилось ей это «уху»: оно звучало тревожно, а не победно. Фриккен Бубендорф вскочила, но секунду-другую помедлила, словно не решаясь пустить в ход волшебство, которое все чаще ее не слушалось. Потом все-таки начертила перед собой причудливый знак и растворилась в воздухе. Через минуту она уже стояла посреди небольшой поляны в чаще леса.
Филин сидел на вздыбленных корнях вывернутой могучей ели, весь взъерошенный, громогласно ухал и бил крыльями. Вывернутых елей, а также сосен, здесь было немало: поляна явно образовалась буквально вчера, безветренной лунной ночью, когда какая-то неведомая, и оттого особенно страшная сила промчалась по лесу, круша все на своем пути и ломая столетние стволы пополам, как спички. Земля была изрыта глубокими песчаными ямами, больше похожими на воронки от взрывов. А ведь на опушке даже снежинки на ветках лежали одна к одной!
— Глаукс, где он? — Амалия, увязая в снегу, подбежала к Филину.
— Уху! — Филин перелетел на соседний корень, потом на край ямы. Амалия глянула вниз и увидела на дне темный холмик, припорошенный снегом. Филин спикировал прямо в яму и клювом попытался потеребить лежащего Леву. Обратно в человека Филин так и не превратился, но о причинах Амалия не спрашивала: темные чары подобной мощи способны сковать любого оборотня, даже если он вдобавок волшебник. Амалия и сама ощущала присутствие злой магии, но понимала, что теперь ей придется справляться своими силами, даже если их осталось не так уж много. Другого выхода нет.
Осторожно ступая, Амалия подошла к самому краю ямы, бережно вынула из внутреннего кармана дубленки самую обыкновенную на вид пудреницу, раскрыла ее и навела зеркальцем на яму, а потом сделала рукой с пудреницей такое движение, будто забрасывала невидимую удочку. Губы волшебницы едва заметно шевелились. Филин бесшумно вылетел из ямы и сел ждать. Отсчитав до десяти, Амалия развернула зеркальце к себе и напряженно уставилась в него. На лбу у нее выступила испарина.
— Только бы получилось… — пробормотала Амалия. — И чем это он укрыт? — спросила она в пространство, не отводя глаз от зеркальца. — Откуда бы здесь взяться одеялу? Нет, это другое… Ну-ка, ну-ка…
Сначала ничего не происходило, а потом воздух заколебался, как от жары, —
— Пожалуйте. Зеркало Цинциннатуса! — с нескрываемой гордостью сказала Амалия и утерла лоб платочком. — Это тебе не навигатор какой-нибудь, Глаукс.
Она присела на корточки и склонилась над Левой. Мальчик почему-то был укрыт плотным плащом вроде тех, какие носят горные пастухи — шерстяным, с капюшоном. Амалия распутала плащ, — руки у нее тряслись от усталости и от волнения, — проверила у Левы пульс на шее и с облегчением выдохнула.
— Спит, — сказала она Филину, — только очень глубоко, даже чаем не напоишь. Вроде бы теплый, сейчас посмотрю, не обморозился ли. Так, ссадина на щеке, — это пустяки… Глаукс! Ты только погляди на рукавицы! Вот странно!
Грубые холщовые рукавицы явно предназначались для взрослого мужчины и с Левы сваливались. И были они перепачканы в свежей земле, словно в них совсем недавно возились в огороде или в саду, — сырой, черной. «Здесь такой взяться неоткуда», — пробормотала озадаченная Амалия. Когда она стянула рукавицу с левой руки спящего, сжатой в кулак, луч зимнего солнца вдруг поймал на пальце у Левы что-то сверкающее, синее.
— Уху! — Филин метнулся ближе и взволнованно забил пестрыми крыльями.
Это был крупный серебряный перстень с ярким, чистым сапфиром, тоже явно на мужскую руку.
— Ничего не понимаю… — растерянно пробормотала Амалия, тронув самоцвет. — Еще и это! Глаукс, что будем делать с мальчиком — нести его в Петербург?
Филин ожесточенно замотал головой — чуть ли не на триста шестьдесят градусов.
— Ох, и не поговоришь с тобой толком… — Амалия выпрямилась. — Значит, сразу в Радинглен? Обморожения нет, но сон какой-то странный, а там Мелисса, она его быстрее выходит. И с тобой проще будет.
— Уху!
— Вот и я так думаю, — кивнула Амалия. — Только я все-таки на минутку заверну в деревню — предъявлю его маме. — Она подняла руку, выгнув кисть, как на соколиной охоте, и натянула рукав дубленки до самых кончиков пальцев. — Садись, поехали.
Филин послушно взлетел и мягко уселся у нее на руке, стараясь не задеть запястье когтями.
— В этом есть свои плюсы, — утешила Филина волшебница. — Троих везти — не двоих, расчеты менять не придется, да и весишь ты так меньше.
Филин в ответ возмущенно засверкал оранжевыми глазами и резко отвернулся. Не любил он засиживаться в птицах, да еще не по собственной воле.
В последний момент Амалия вдруг выудила из снега какой-то аляповатый плоский предмет.
— Наверно, Лева обронил, — она показала Филину яркий сувенирный магнитик с Петропавловской крепостью и Исаакиевским собором. — Вдруг это что-то важное?
— Уху! — одобрил ее Филин.
— А теперь домой! — сказала фриккен Бубендорф и пропала с крыльца.