Настоящее напряженное
Шрифт:
Дош Вестовой объявился в самом начале серого дня в сопровождении юноши, со второго взгляда оказавшегося Исиан в мужской одежде. При виде ее посинелых губ Злабориб спохватился и дал команду разжечь костры. Два лагеря слились в один, и он выставил охрану по периметру – целый частокол людей. Лемодианцы все не нападали и даже отказались от партизанщины. Почему?
Все с ног до головы измазались в глине. Половина уцелевших или хромала, или слепо уставилась взглядом в пространство в полнейшем шоке. Какой-то костлявый юнец не мог идти сам, и его тащили под руки двое друзей.
– Сколько? – рявкнул он, и до Злабориба дошло, что у парня синие глаза.
– Потери? Кажется, четыре или пять сотен.
Грязное пугало вздрогнуло и пошатнулось.
– Сопротивление?
– Почти не было. Сколько ваших осталось там?
– Чертовски мало, – сказал Д’вард. – Сколько не могут ходить?
Злабориб пожал плечами:
– Там, на пляже, еще по меньшей мере полсотни. Здесь… Не знаю. Еще пятьдесят?
Освободитель застонал и провел рукой по лицу. Оно осталось почти таким же грязным.
– С вами все в порядке?
– Немного устал. А вы, господин?
Усмешка. Еще один стон.
– Ногу подвернул, только и всего. – Освободитель опустил больную ногу на землю и оскалился. – Мой первый бой, – пробормотал он.
Злабориб увидел слезы на его глазах и ощутил странный приступ сочувствия. Как и он, Д’вард не был прирожденным солдатом и не зачерствел душой от ответственности за жизни подчиненных. Большинство вождей на его месте сияли бы от счастья, ликуя по поводу блестяще осуществленного бегства из-под самого носа противника. Вот уже второй раз Д’вард осуществлял головокружительную перестановку сил; второй раз заставлял гениальное руководство армией казаться детской игрой, и все, что его заботит, – это цена.
– Река взяла свою долю жертв, но все же это не та резня, какую учинили бы таргианцы.
– Мы еще должны постараться, чтобы они не получили такого шанса. – Д’вард устало опустился на землю. – Созови сотников. – Подошла Исиан и опустилась рядом с ним на колени. Она попыталась вытереть ему лицо влажной тряпкой, но он раздраженно отмахнулся от нее.
Вскоре собрались командиры – оборванные, обессилевшие, едва половина тех, кому полагалось бы быть здесь. Д’вард назначил временных заместителей и послал за ними – на нормальные выборы нет времени, сказал он. Казалось, он помнил имя и способности каждого солдата, будь то нагианец или джоалиец.
Так и не вставая из грязи, опершись спиной о дерево, он обрисовал ту картину, которая уже была понятна всем, но мысль о которой пока гнали прочь. Они избежали одной западни, но могут оказаться в другой, более опасной. Таргианцы могут переправиться обратно на южный берег и попытаться перехватить их, прежде чем они достигнут перевала. Или они направятся на запад к Толфорду и перекроют дорогу обратно в Нагвейл. В самом Таргленде наверняка еще больше вооруженных людей. Расплата только откладывалась.
– А теперь мы должны выступать, – сказал он. – Всем, кто не может идти, придется остаться. Стройтесь.
Люди валились с ног от усталости, но выбирать не приходилось. Оставшихся ждали смерть или рабство.
Д’вард рывком поднялся на ноги. С полдюжины человек бросились помочь ему, но он отказался от помощи. Хромая, кусая губы от боли, он поплелся вперед. Через полминуты кто-то предложил ему только что срезанный посох, и он принял его. Он подавал личный пример, и это все, что он мог сейчас сделать.
Появился Колган, он все еще находился в шоке от боли, так что толку от него было немного. Дивясь странной судьбе, уготованной ему непостоянными богами – и находя в этом даже некоторое циничное удовольствие, – Злабориб принял командование и отдал необходимые распоряжения.
Одна женщина и меньше чем пять тысяч мужчин отправились в путь – покорять и спасаться. Холодный дождь сулил и мучения, и надежду.
Стоны и мольбы раненых за спиной слабели, по мере того как армия удалялась от них, и наконец стихли совсем.
35
– Таргвейл прекрасен, – сказал Экзетер. – Нет, правда. Это очень плодородная страна, климат в ней умеренный, и правят ею аристократы.
– Какое отношение имеет аристократия к красоте? – сонно спросил Смедли.
Миссис Боджли загнала своих гостей в гостиную и усадила в кресла. Единственная керосиновая лампа бросала мягкий свет на четыре лица; два мотылька без устали колотились о стеклянную колбу. К счастью, кресла были на редкость неудобными, а то Смедли ни за что бы не удалось высидеть весь вечер, не заснув. Алиса неохотно уступила просьбам сыграть, ссылаясь на то, что давно уже не практиковалась. Она исполнила по памяти пару этюдов Шопена. Насколько он мог судить, очень и очень неплохо. А потом они снова вернулись к Соседству.
– О, право же, капитан! – Судя по тону хозяйки, он выказал полное непонимание совершенно очевидных вещей. – Это же просто вопрос ухода! Единственные, кто может следить за землей как следует, это те, кто рассчитывает передать ее своим детям и внукам. Отец Гилберта посадил дубовую аллею, зная, что сам он никогда не увидит эти дубы во всем их великолепии. Это было пятьдесят лет назад, и им потребуется еще по меньшей мере сто. Сам Гилберт категорически отказался санкционировать какие-либо разработки полезных ископаемых в нашем поместье в Мидленде. Дело только в этом. Люди, не загадывающие дальше своего жизненного срока, эксплуатируют землю. Те, кто думает о своих семьях, ухаживают за ней. Не стесняйтесь, берите еще сигару, если хотите, – добавила она, словно извиняясь за свою горячность.
Смедли поблагодарил ее и с еще большей признательностью выбрался из кресла. Он пошел в столовую. Не осталось больше ни одного Боджли, чтобы любоваться дубовой аллеей во всей ее красе. Род Боджли оборвался с убийством Тимоти. Не осталось никого, кто докурил бы эти сигары.
Глаза Алисы поблескивали в мягком свете лампы.
– Но это можно довести и до абсурда – как и все остальное. Вильгельм Завоеватель выселял целые страны, чтобы на освободившихся землях разбивать леса с благородными оленями. У людей тоже есть права.