Настоящие мужики детей не бросают
Шрифт:
На улице уже стемнело и шел снег. Неожиданная встреча с убийцей совсем отшибла у него память, он забыл позвонить Нине и теперь как завороженный шел следом, не выпуская из поля зрения длинное и развевающееся от ветра в стороны темно-синее пальто. Возможно, он и не был убийцей, фотограф мог обознаться, как обознался с ним Климов, но что-то подсказывало: этого человека надо опасаться, он болен страшным недугом и вылечить его уже нельзя.
Маньяк шел к метро «Чистые пруды» и за все время ни разу не оглянулся, словно его не волновало, идет ли кто-то за ним следом или нет. Миновав станцию, перейдя к «Тургеневской», он двинулся по бульвару дальше, к Сретенке,
Снег пошел гуще, падая большими мокрыми хлопьями и проблескивая в пузатых каплях фонарей. Густой поток машин из-за пробки черепашьим шагом двигался к Садовому, маньяк легко обгонял «мерседесы» и «БМВ», по-прежнему не оглядываясь. Смирнов намеревался проследить преступника до дверей подъезда, а потом анонимно сообщить об этом Климову, чтобы в какой-то мере обезопасить и себя. Ему надоело прятаться и оправдываться, а его сходство слишком важный козырь в руках ревнивца капитана, который не преминет этим воспользоваться. А так, если маньяка арестуют, то хотя бы один груз спадет с плеч.
Маньяк неожиданно свернул вправо, то ли в переулок, то в арку, и Сан Саныч ускорил шаг, завернул за угол, заметил лишь, как тот нырнул в арку, и все понял: он нарочно тащил его сюда, ибо хорошо знал эти места. Но зачем? Чтоб ускользнуть? Так он мог сделать это раньше, схватить любую машину и умчаться. Тогда зачем, зачем?! И как он понял, что за ним тянется хвост? Интуиция? Но если детоубийца знает о слежке за собой, то тогда намеренно ведет сюда. Намеренно. Чтобы убить.
Смирнов ворвался в темную арку, увидел, как от стены отделилась тень, в сумраке блеснуло лезвие бритвы, но у Сан Саныча с детства была отличная реакция, он нырнул вниз, чуть не пробуровив носом асфальт, и бритва просвистела над головой. Однако в ту же секунду он свалил своего двойника с ног, они схватились, и маньяку удалось прорезать ему плечо, однако фотограф с такой силой врубил ему коленкой в пах, что тот завизжал от боли, как-то по-крысиному резко, пронзительно, так, что у Сан Саныча заложило уши. Потрошитель детей и воспользовался этой заминкой преследователя, откатился назад и, поднявшись на ноги, убежал. Но преследовать его фотограф уже не мог. Не было сил.
Полежав немного, он подошел к свету, осмотрел руку. Рана хоть и оказалась неглубокой, но сильно кровоточила, и пришлось перетянуть руку. Смирнов остановил такси.
— Куда?
— В Медведково поедем?
— Поехали, — подумав, согласился водитель.
Сан Саныч завалился на заднее сиденье, а шофер, заметив кровь на рукаве куртки, недовольно пробурчал:
— Сиденье не испачкай!
Он сам не понял, почему поехал в Медведково. Перевязать руку он смог бы без посторонней помощи. Однако ему вдруг захотелось с кем-то поделиться своими переживаниями. Денис находился на дежурстве, а кроме него, фотограф в Москве больше никого не знал. Через двадцать минут он подъехал к дому Нины, взглянул на ее окна: в них горел свет. Смирнов оглядел двор, но ничего подозрительного не заметил. Расплатился, подошел к подъезду и вспомнил, что дверь открывается только с помощью кода. Пришлось дожидаться припозднившегося жильца, и Сан Саныч чуть не потерял сознание. Лишь поднимаясь на лифте, он вдруг вспомнил, что легче было найти автомат и позвонить, но сообразительность, видимо, покинула
Нина, увидев его, смутилась.
— Я с одной просьбой…
— Проходите! У Саши в садике отключили воду: и холодную, и горячую, какая-то авария на трассе, и воспитательница попросила его забрать, я даже с работы отпросилась…
Она увидела запекшуюся кровь на рукаве, прорезанную куртку и замерла.
— Я хотел попросить забинтовать руку.
— Что случилось? — Асеева растерянно взглянула на него. — Вы бледны как мел, а это происходит от большой потери крови. Кто вас так?
— Ерунда, маленькая стычка.
— Стычка, с кем? Вы видели сына?
В прихожую, на ходу надевая штаны, выскочил Саша, бросился на шею Сан Санычу.
— Ты опять долго не приходил! — упрекнул он. — Но я знал, что сегодня ты придешь! Мама нарочно меня пугала, что тебя не будет, но я-то знал, знал! — смеясь, радовался он.
— Осторожно, дядя Саша ранен! — попыталась остановить сына Асеева.
— Он не дядя Саша, а мой папа!
— Но он все равно ранен, отпусти его! — улыбнулась Нина. — Иди поиграй пока, я сейчас.
Он убежал, а Нина сняла куртку, потом рубашку, осмотрела рану, промыла ее марганцовкой, смазала йодом и забинтовала. Сан Саныч немного постанывал, хотя Нина и старалась обращаться с раной очень осторожно.
— Я прошу прощения, но иначе никак нельзя.
— Я специально постанывал, чтобы обмануть боль. Она думала, что я целиком в ее власти, а было совсем не больно! Такое ощущение, что ты училась на курсах медсестер?!
— Вы угадали.
— А мы разве не перешли на «ты»?
— Может быть, и перешли, но у меня с этим всегда было сложно, поэтому не обращайте внимания! — улыбнулась Асеева.
Она ушла в соседнюю комнату и принесла ему новую рубашку в целлофановой упаковке.
— Твою я замочила, да и придется ее потом починить, а эта пока цела. Она, наверное, велика, но зато не мала!
Сан Саныч примерил ее, взглянул на себя в зеркало. Модная рубашка из темно-синего вельвета с тонким продольным рубчиком стоила сорок или пятьдесят долларов, не меньше — и явно покупалась на плечистого Климова или кого-то на него похожего.
— Можно я вам ее подарю? — Нина порозовела, произнося эту фразу. — Надеюсь, вас это не обидит?
— Наоборот, я люблю большие рубашки! — заулыбавшись, театрально воскликнул он.
— Я рада, что угодила подарком.
— У меня никогда не было такой красивой и дорогой рубашки! — признался Сан Саныч.
Выбежал Саша, принес вилки, ножи и тарелки, положил их на стол.
— Мам, а сыр с колбасой принести?
— Принеси.
Он снова убежал на кухню.
— У вас теперь есть свой сын, и вам ни к чему взваливать на себя новую обузу! — строгим, почти официальным голосом негромко, чтобы не слышал Саша, проговорила она.
— Вы это серьезно? — Его лицо мгновенно погрустнело, и она сразу заметила эту перемену.
— Нет, но сами подумайте! Вы же искали своего сына! Своего, а не моего…
Прибежал Саша, и она снова замолчала.
— Вы поругались?
— Нет, что ты! — заулыбался фотограф. — У меня просто рана болит, вот мы и молчим.
Сан Саныч сжал плечо, куда отдавала боль, увидел с каким сочувствием Сашка смотрит на него.
— Тебе было больно?
— Немного. Но твоя мама настоящий врач! Она забинтовала мне рану, смазала йодом и почти заглушила боль, но та еще кусается, шипит, будто змея, вот мы молчим и слушаем, как она шипит, чтобы понять, скоро издохнет или нет.