Настоящие
Шрифт:
Он сформировал закрытую зону и вышел оттуда через минуту уже в прежней одежде, той самой, что осталась после визита в Ир-нома-тер.
— Решать надо, что с ними делать, — вздохнул Пятый. — Орин отпадает, там сейчас дикая нагрузка у всех. Окист… я бы не рискнул. Нет, их там примут, конечно, возможно, даже вылечат, но, во-первых, все восемь из Индиго, во-вторых, самое главное для них сейчас не методы, которыми их будут лечить, а любовь и участие. Миров много, попросить есть кого, в крайнем случае можно оплатить это всё, но… эмпаты. Индиго-эмпаты. Можно подыскать какой-нибудь подходящий мир.
— Честно говоря, мне ещё там, на
— Не уверен, — покачал головой Клео. — Впрочем, а есть ли иные варианты? Аарн их примут, конечно. Только вот не привлечёт ли это внимание к «свободным» всего Ордена?
— Если и привлечёт, ни на миг не пожалею! — ответил Нарелин. — Уму непостижимо, что они творят! Ни в какие рамки не лезет. Какой там рационализм! Фактически уничтожать эмпатов ради крохотной выгоды! Да эти же эмпаты, будь они в разуме, могли бы работать в сотни раз успешней. Скорее всего, кто-то самый умный в этом конклаве их просто боится. Интересно, собственных эмпатов они тоже пускают в расход?
— Когда они свободны, они опасны. А так — зверьё. Человек без разума бунты не устраивает. — Пятый всё-таки нашёл в себе силы сесть, печально посмотрел на Радала. — Ну и как тебе это всё, парень? Мне вот их жалко.
— Мне тоже. — Лицо Радала скривилось. Он подошёл к нише, заглянул внутрь.
До того как всё происходившее сейчас обрело реальность, он не верил. До последнего момента не верил. А сейчас…
Человек, спавший перед ним, был несчастным покалеченным существом, лишённым собственной воли и разума. Возможно, милосерднее было его убить. Возможно. Но только в этот самый миг Радал вдруг понял, чем на самом деле являлась их «уборка».
— Им было больно? — спросил он внезапно севшим голосом.
— Да, — ответил Пятый. — То, что они лишены разума, не значит, что они не испытывают боли. Это было очень больно, Радал…
Я погибаю. В том последнем, отчаянном рывке я уже знал — я-мы-я погибаем/ю, и уже ничего нельзя поделать. Последним же усилием, как лиса из капкана, отгрызающая собственную лапу, чтобы вырваться, мы вырвались — оставив в капкане часть себя, корчащиеся в агонии мышцы, свет, тьма, боль, крик, боль, боль, боль, боль…
Тут очень темно. Не знаю почему. Я никогда не терял столько, верьте мне, кто меня слышит, у меня сейчас душа сломалась пополам, боже, как тяжело… это необратимо? Что случилось? Что должно было случиться, чтобы я этого не понял?!
Темно… страшно темно и страшно тихо. И пристальный взгляд, поймавший умирающую лису в лесном распадке, насмешливый, лукавый. Побежишь? Добить тебя? Или можно просто ждать, сидя на поваленном ветром и временем стволе, ждать твоего часа, мутной плёночки на угасающих глазах, слабой судороги, шороха листьев?
Жди. Я обессилен. Уже очень скоро. Меня не надо добивать, я уже почти мёртв.
Есть такое слово — «глупо». Нет, не глупо. Это было не глупо…
Не могу, я не могу, слишком темно и тихо, я не хочу ВОТ ТАК, я хотел умереть там, где свет и ветер… Боже мой, боже… Оставьте меня, ледяные и весёлые глаза, уйдите, уйдите, прошу вас, не надо ТАК…
Радал вскрикнул,
— На надо! Не надо! — судорожно повторял он. — Не надо! Зачем?!
— Зачем тебе знать, как такие, как вы, убивали таких, как мы? Зачем тебе знать, в каких муках они умирали? — Пятый кивнул на нишу. — Действительно. Хотя бы затем, чтобы ты понял, дрянь, что нам сейчас приходится делать!
— Пятый, стоп, — приказал Лин. — Довольно.
Клео неслышно подошёл к Пятому, положил ему руку на плечо. Погладил.
— Не нужно, — мягко сказал он. — Это всего лишь ошибка. Теперь мы знаем, что Блэки делали это ненамеренно. Я никогда не был сторонником идей всепрощения, но в данном случае бессмысленно ненавидеть друг друга. Нужно искать пути прекратить это безумие. Возможно, отыскать идеологов Блэки в реальном пространстве и войти с ними в контакт — не эмпатам, тех они видят как «грязь», а обычным людям… Нет, Пятый, нет, только не говори, что это нереально. Я уже это слышал. Но вы так и не нашли иного решения проблемы, кроме уничтожения. А это всегда самый плохой вариант.
— Некого искать, — едва слышно ответил Пятый. Он снова лёг, отвернулся к стене.
«Не ты, Лин, не ты, а я вывел тогда катер после реакции. Не ты, а я из последних сил гнал машину, не понимая, что надо делать, что случилось. Не ты в отчаянии пересматривал все возможные варианты связи, с ужасом осознавая, что в разрушенном мега-сиуре стала невозможна любая связь. Не ты продирался на последний оставшийся канал, резервный, странный «подарок», непонятно зачем оставленный когда-то в незапамятные времена Футари и Камманна. [4] Ты лежал рядом, Лин, и я думал, что у меня уже не хватит сил понять, жив ты или нет. И первые сутки в этой темноте тоже были не твои. Прости, но даже ты — не поймёшь».
4
Сихес, бывшие Сэфес.
— Всего лишь ошибка, — сказал он в стену. — Действительно, какая мелочь.
— Клео, уводите машину отсюда, потом связывайтесь с Орином, а через Орин — с Павлом, — посоветовал Лин. — Нам надо ещё как минимум четыре часа, чтобы восстановиться.
Нарелин молча кивнул.
Управлять катером Сэфес было одно удовольствие. Собственно, для Нарелина этот процесс заключался в том, чтобы представить пункт назначения и скомандовать: вперёд. Время в пути редко когда составляло больше нескольких часов. В этот раз Нарелин даже не запрашивал стандартных координат точки рандеву. Забрать «прутиков» и переправить их в Аарн Сарт, на попечение специалистов, взялся сам Павел Сарин; с ним решили и пересечься.
Сэфес в экспедиции участия не принимали, они наглухо закрыли свои ниши и, судя по всему, собирались спать до окончания путешествия. Каин и Радал, потерянные, отрешённые, бродили от стены к стене, вглядываясь в лица спяших. Радал то и дело принимался что-то беззвучно шептать. Нарелин, подойдя поближе, различил, что мальчишка шепчет одно-единственное слово: «прости». Кажется, Ради для себя в эти часы стал понимать что-то принципиально новое, словно из кусочков разноцветной бумаги под его руками вдруг сложился участок мозаики, и теперь он, заворожённый узором, понял принцип, по которому эту мозаику предстоит собирать. И ужаснулся этому.