Настроение на завтра
Шрифт:
Группа Старбеева прорвалась к церквушке с разбитой колокольней. Лучшей позиции, господствующей на плацдарме, не найдешь. В каменных проемах поставили два пулемета.
Бой ожесточался.
Орудийные залпы обрушились на церквушку. Устрашающе отваливались глыбы массивных стен.
Группа карпухинцев продвинулась к прилеску, пробивалась в тыл. Старбеев приказал вести обстрел окопов. Он понял замысел командира и должен был поддержать фронтальным огнем. Поэтому церквушка стала сейчас главной мишенью
Другой пулемет примостили у бреши в куполе. Огонь вел Старбеев. Мертвый Ильин, второй номер, лежал рядом. А когда кончилась последняя лента, Старбеев схватил автомат и по крыше метнулся к башенке. Он глянул в разбитое оконце и увидел Хрупова. Пригнувшись, короткими перебежками Хрупов отходил в сторону речушки.
— Стой! — ошалело крикнул Старбеев.
Но Хрупов даже не оглянулся.
— Стреляю, Хрупов! — Гнев подступил к сердцу. — Стой! Приказываю! Стреляю, сволочь!
И тогда Старбеев выстрелил в него. И, зло прищурив глаза, выстрелил снова.
Наступило странное затишье. Он даже подумал, что оглох.
Было десять часов тридцать минут.
Старбеев почувствовал колючую шершавость языка. Он прислонился к оконцу и теперь уже не поверил своим глазам. Вокруг было пустынно и тихо…
Старбеев не мог понять, что же случилось. И, уже пробираясь по развалинам вниз, он вспомнил, как утром, захватив церквушку, услышал мощный гул наших орудий…
И лишь теперь слова майора в землянке «отвлекающий маневр» и все недосказанное тогда обрело ощутимую ясность и жестокую значимость исполненного взводом долга.
Старбеев шел к своим и ни о чем не мог думать. Он передвигал ноги, почти не сгибая колен, словно у него были непослушные протезы.
Старбеев прижался взмокшей спиной к стволу березы, немного отдышался, утер рукавом пот, размазав по лицу кирпичную пыль разрушенных стен церквушки.
Вскоре открылась низина русла, за ней речка, а там крутой откос берега — наш.
Старбеев очень устал, хотелось растянуться на траве.
Вдруг он услышал чей-то стон, частый, обреченный. Огляделся. Вокруг безлюдно, звуки временами исчезали. Старбеев потоптался и хотел уже уйти, но заметил на крохотном островке солдатскую каску.
Старбеев шагнул к речке. Светлая отмель тянулась недолго. С островка донесся стон.
И тут за песчаным бугром островка Старбеев увидел Хрупова. На иссиня-сером лице его блуждал потухший взгляд. Из бедра сочилась кровь.
Старбеев вздрогнул и несколько секунд оцепенело смотрел на Хрупова.
Потом он бросился к нему и неистово крикнул:
— Хрупов!
Тот увидел Старбеева и, объятый страхом, попытался отползти,
— Живой, — придушив смятение, произнес Старбеев.
Хрупов ошалело помотал головой и, закрыв глаза, моляще отозвался:
— Пристрели…
Старбеев зло поглядел, сняв гимнастерку, рванул на себе рубашку и, разодрав в клочья брючины Хрупова, перевязал кровоточащую рану. Затем взял каску, набрал воды и несколько раз облил его голову, осыпанную песком.
Хрупов лизнул стекавшие капли и не смыкал губы.
— Сволочь ты, Хрупов… все-таки! — с гневом выпалил Старбеев.
Хрупов с трудом проговорил:
— Стреляй… Мне все равно.
— А матери, отцу? О шкуре своей печешься? Мне говоришь «стреляй», а сам хочешь быть чистеньким. Ты уж сам распорядись своей жизнью. Смерть тоже должна быть честной. Это хоть понять можешь?
— Страшно мне, — прошептал Хрупов.
— А взвод, что полег? Ему не было страшно! Такие парни погибли. А ты, мразь, небо видишь… Все! Пошли!
— Куда?
— К своим!
Хрупов попытался подняться. Упал.
И тогда Старбеев взвалил его на плечи и шагнул в воду. К своим он пришел через два часа.
Старбеев позвал санитара, сказал:
— Отправьте в санбат.
Никогда, ни разу Старбеев не усомнился в своем праве на выстрел.
«Но почему ты не доложил командиру роты? — Этот вопрос он обращал к себе и находил лишь один ответ: — Просто пожалел… Дважды не казнят. Ведь для него я был командиром».
И этот поединок в душе Старбеева, длившийся все долгие годы, не находил примирения. Хотя перевес всегда был в той чаше, где покоилось однажды принятое решение, подсказанное сердцем солдата…
— Я чувствую, вы не склонны передать письмо. Очень жаль… — хмуро сказал Журин.
— Не торопитесь, Евгений Алексеевич! Меня беспокоит другое.
— Что? Скажите!
— Там строки есть. Где письмо?
Журин торопливо раскрыл портфель, передал письмо.
— Вот эти строки. — Старбеев помедлил, затем прочитал: — «Я мысленно прощался с тобой. Думал — конец. И еще случилось такое. В нашем взводе оказался Хрупов, который…»— Он вздохнул. — Остальное в экспертизе, наверное, расшифруют.
— Что же вас смущает? Не улавливаю.
— То, чем вы заведуете. Будущее!
— Какая связь между этим письмом и будущим? — Журин недоуменно смотрел на Старбеева.
— Прямая.
— Можно конкретнее?
— А если этот трус Хрупов понял, что натворил. Одумался! И дальше воевал как положено. И на всю жизнь запомнил горький урок. Возможно такое?
Журин не спешил ответить. Он чувствовал, что Старбеев еще не все высказал и за словами «этот трус Хрупов» значилось что-то важное, беспокоящее Старбеева. И он осторожно спросил: