Наступление
Шрифт:
— Почему ты ударил меня? Разве я сделал что-то плохое тебе?
— Я не знал, что встречу брата и подумал, что услышал лазутчика.
— Но раз ты знаешь, что перед тобой брат, почему же ты не развяжешь мне руки и не отпустишь меня с миром.
— Потому что эти руки сделают то, что будет глупо и бессмысленно.
Зардад помолчал. То, что он собирался сделать для него не было ни глупым ни бессмысленным, и если бы он был свободен — он бы нашел способ доказать это незнакомцу.
— Разве тебе решать, что глупо, а что нет?
— Мне, ибо я старше тебя и видел в жизни много больше, чем видел ты. Ты желаешь убить сына свиньи и собаки в генеральской форме, который пролил несчетно крови и собирается пролить еще больше. Но тем самым ты только навлечешь новые беды и несчастья на наш народ. Разумно ли это — ты не сможешь повергнуть тирана, но твои руки сотворят еще больше сирот и вдов среди многострадального пуштунского народа.
— Я убью диктатора или умру сам.
— Тебе не дадут даже подойти к нему, ты умрешь, а он только посмеется над тобой, поставив ногу на твою бездыханную грудь. Вот что будет, Аллах свидетель.
Зардад заскрипел зубами от бессилия
— Отпусти меня, и я докажу что твоя мудрость ничто перед моей храбростью!
— Я, Змарай****, пуштун и воин людей Шинвари приговорил подлую собаку Уль-Хака к смерти, да будет Всевидящий верным свидетелем моим словам. Не позднее чем через год подлый каратель пуштунского народа умрет, и смерть его будет страшна.
— Этот человек убил мою семью. Я должен убить его.
— В таком случае мне придется убить тебя прямо сейчас, потому что ты не ведаешь что творишь, ты не убьешь подлого пса, но навлечешь смерть на всех пуштунов и возможно, на меня. Я не могу рисковать…
Темнота говорила спокойно и страшно на пушту, если бы это был боец пакистанской армии, полицейский — Зардад скорее всего принял бы смерть с гордо поднятой головой. Но тут оцепеневший от ужаса мозг подсказал выход — стоит ли вообще умирать на пути своей мести от рук другого пуштуна, судя по всему искусного воина.
— Стоит ли тебе багрить руки кровью брата своего, пока жива подлая собака уль-Хак? — проговорил с трудом Зардад
— Это будет страшный грех, но я возьму его на себя, ибо нет ничего такого, что я не сделал бы на пути своей мести. Если же ты хочешь мне помочь — помоги, и клянусь, мы вместе расправимся с подлым убийцей.
— Как я могу верить тебе?
— Клянусь огнем очага и хлебом, который питает нас, что тиран умрет, и умрет он от рук мстителей — пуштунов.
Это была клятва, которую не предавали.
— Поклянись же и ты, что оставишь все произошедшее в тайне, и ничего не скажешь и не сделаешь, пока тебе не
Делать было нечего
— Клянусь огнем очага и хлебом, который питает нас, что оставлю все происходящее в тайне и сделаю все, чтобы убить тирана.
— И что не сделаешь ничего, пока тебе не дадут знать. Тиран знает что умрет, и делает все, чтобы отдалить час расплаты, если ты пойдешь на войну один, то погибнешь без смысла.
— Клянусь, что не сделаю ничего, пока мне не дадут знать.
— Клянись, как положено.
— Клянусь огнем очага и хлебом, который питает нас, что не сделаю ничего, пока мне не дадут знать.
— Пусть Аллах будет свидетелем твоим и моим словам. Дай, я развяжу тебя.
Неизвестный пуштун развязал его, от него пахло тем, чем и должно пахнуть от пуштуна — шерстью и жиром животных. От солдат и полицейских пахнет не так.
— За то время, которое Аллах отвел тьме — ты должен скрыться. Так, чтобы шакалы Тирана не нашли тебя.
— Но как я найду тебя и пойму, что нужно сделать? — спросил Зардад
— Я сам найду тебя. Я и те люди, которые хотят смерти Тирана не меньше твоего. Они скажут, что пришли от меня, брата Змарая и ты должен делать все, что они скажут. А возможно — приду и я сам, потому что покарать злодея своей рукой — великая честь для любого мужчины. Да, наверное, я так и сделаю. Назови свое имя?
— Я Зардад, из племени Африди… — Зардад назвал свой клан и род.
— Тогда я найду тебя. Помни про свою клятву. И не забудь свое оружие, это хорошее оружие и оно еще сослужит тебе достойную службу.
Скворцов перевалился через край и ввалился во впадину так неожиданно, что Шило выхватил нож…
— Тихо. Это я, брат.
— Что там?
— Какой-то пуштун. С винтовкой.
— На первого?
— А сам как?
Шило помолчал.
— Птицы слетятся. Нехорошо, заметят.
— Ты прав, брат. Поэтому я его отпустил.
— Ты… что сделал?! — Шило даже повысил голос от удивления
— Тише. Я его отпустил.
— Аллах лишил тебя разума. Он выдаст нас. Может быть, это лазутчик.
— Это не лазутчик Ты жил там же где и я — неужели ты не отличишь правдивого от лжеца, негодяя от воина? И разве ты поверишь в то, что пуштун предаст клятву, данную хлебом и очагом костра, греющего нас?
— Лично меня уже ничего не греет. Только бы ноги отсюда унести…
— Как знаешь, брат. Аллах с тобой.
Шило, не зная, то ли издевается над ним его командир, то ли и в самом деле так думает, отвернулся и сплюнул. И в этот момент — земля почти неощутимо — дрогнула…