Насвистывая в темноте

Каген Лесли

Так кому же можно рассказать про человека по фамилии Расмуссен, который любит махать рукой, если ты проходишь мимо его дома, и этак сладко улыбаться, будто потерял что-то и сейчас спросит, не поможешь ли ты поискать? А кому тут расскажешь, если этот человек в придачу еще и полицейский? Я ничуть не сомневалась, что Расмуссен — убийца. Во всем его облике было нечто убийственное, как у злодеев в кино. Такой правильный, вежливый, а копнешь поглубже — и внутри одно злодейство.

Может, Холлу рассказать? Но я что-то не могла

припомнить, видела ли я Холла хоть раз за всю прошлую неделю. Может, рассказать другому полицейскому, который ходит по нашему району, офицеру Риордану? Он отличный дядька, но Вилли говорил, будто Расмуссен — начальник офицера Риордана… Нет уж, лучше расскажу все Тру. Она гений, сразу придумает, что делать.

Я выползла из-под кустов, обогнула дом Кенфилдов и посмотрела вдоль квартала. Напротив дома Бюшамов сверкала огнями карета «скорой помощи», а двое санитаров выкатывали с крыльца носилки. Миссис Рути Бюшам стонала и молилась одновременно, а ее муж Билл прижимал жену к себе. Бюшамовские дети топтались рядом, а у забора уже собралась целая толпа зевак. Самые маленькие Бюшамы захлебывались в плаче.

Тру сидела на бордюре рядом с Быстрюгой Сьюзи. Они с аппетитом поедали оладьи, которые, наверное, Нана нажарила им к завтраку. Я шлепнулась рядом с ними, и Быстрюга Сьюзи тут же сунула мне половинку своего оладушка.

— Что происходит? — спросила я, запихнув в рот пышный кусок теста. Уууух, вкуснотища. Еще теплые. — Кто на носилках?

— Венди, — ответила Тру. — Ее нашли в погребе у Донованов. А ты где болталась, кстати говоря?

— Меня вчера ночью… — начала я, но осеклась. Простыня, которой была укрыта Венди, была запачкана кровью.

Венди Бюшам всегда мне нравилась, хоть она и монголоид [7] . Такая милая, с прямыми черными волосами, и с вечной глупой улыбкой, и с таким странным говорком, будто семейство Бюшамов удочерило ее в какой-то далекой стране — в Монголии, например; у нее и глазки как щелочки.

Весь наш район затих и молчал, пока санитары с лязгом не впихнули носилки внутрь и «скорая помощь» не сорвалась с места и не умчалась в больницу Святого Иосифа. Я хотела спросить у санитаров, как там наша мама, но они к этому моменту уже полквартала проехали.

7

У Венди синдром Дауна, а в англоязычных странах людей с таким заболеванием называют «монголоиды» — из-за характерного разреза глаз.

Я дернула Тру, она вскочила вслед за мной, мы попрощались со всеми, дошли до нашего дома и уселись на крыльце. Я была чуточку сотрясена: ну правда же, все это так неожиданно. Даже забыла, что собиралась пойти проведать Этель.

— Знаешь, чего я думаю? — спросила я.

— Чего?

Откинувшись на верхнюю ступеньку, Тру разглядывала небо.

— Я думаю, это Расмуссен напал на Венди.

С минуту Тру ничего не отвечала, а потом ткнула в облако и говорит: «Смотри,

Салли, лошадка!» — и давай смеяться. Ей казалось ужасно забавным, что мне нравятся лошади. Я ей так и не рассказала, что это из-за Небесного Короля и его ранчо «Летящая Корона».

— Хватит тебе! — одернула я сестру. — Я серьезно. Думаю, Расмуссен сделал что-то с Венди, и еще я думаю…

Тру выпрямилась и перебила меня:

— Уж пора бы тебе перестать думать. Помнишь, мама говорила, чтобы ты укрощала воображение? Полицейские так не поступают. Они все на Библии поклялись, что не станут совершать плохих поступков.

— И я говорю не только про Венди, — упрямо продолжала я. — Прошлым летом я видела Расмуссена с Джуни Пяцковски на полицейском пикнике. Они вместе запускали воздушного змея. А потом ее убили.

— Ну ты даешь! На полицейском пикнике все только и делают, что разгуливают туда-сюда с полицейскими. Расмуссен просто играл с Джуни.

Знаем мы эти игры. Я видела их вдвоем. Расмуссен улыбался Джуни этакой непростой улыбочкой. И руку клал ей на плечо. Что-то странное было между ними, и вовсе не только воздушный змей.

— Он погнался за мной прошлой ночью, — сказала я.

— Кто?

— Расмуссен.

— Не заливай! — фыркнула Тру и вытащила из кармана веревочку, которую таскает с собой на случай, если станет скучно.

— У него были носки с розовыми и зелеными ромбиками, он звал меня по имени, и мне пришлось заночевать под кустом во дворе у Кенфилдов, и… мое воображение тут ни при чем. — Я показала сестре царапины и грязь на одежде. — Все не как в тот раз, когда я решила, будто в Грубияна вселился дьявол. И не как тогда, когда мне показалось, что мистер Кенфилд — шпион. Совсем не так!

Тру обмотала веревочкой пальцы, сплела «кошкину люльку» и сказала — так, будто лимон проглотила:

— Значит, как с Тварью из Черной Лагуны?

— Хватит!

А я-то надеялась, что хотя бы Тру мне поверит. Но порой, клянусь вам, я любила сестру намного больше, чем она меня. Я не стала ей напоминать про то, как мама просила ее творить благие дела, а ведь могла бы. Может, и стоило. Еле сдержалась, так и подмывало напомнить.

Тру вздохнула этак протяжно, совсем как мама, будто это последний глоток воздуха на планете Земля и она хочет вдохнуть его целиком, никому не оставив ни крошки.

— Ты ведь знаешь, Венди любит бродить по округе, все ее ищут и находят в зоосаде или на берегу у протоки, а один раз она дошла до Норт-авеню и танцевала в магазине пластинок.

Сестра говорила своим «рассудительным» голосом, который я терпеть не могу.

— Наверняка так все и было, — продолжала Тру. — Венди бродила там и сям, а потом упала и ушибла голову, или там еще что, в погребе у Донованов.

Я кивнула, но не потому, что эта мысль пришлась мне по вкусу, а потому, что не хотела подраться с сестрой.

— Помнишь тот раз, когда Венди забрела в наш дом и слопала кусман масла из холодильника, пока мама принимала ванну? — расхохоталась Тру.

Тут я заплакала.