Наталия Гончарова
Шрифт:
Вероятней всего, переехать на Галерную посоветовал Пушкиным Дмитрий Гончаров, временно поселившийся на ней, а затем навестивший сестру и ее мужа в Царском Селе. Свои петербургские новости отписывает он «Любезнейшему Дедушке» в Полотняный Завод:
«Прибывши сюда благополучно… переехал в Галерную улицу в дом Киреева… Я видел также Александра Сергеевича, между ими царствует большая дружба и согласие; Таша обожает своего мужа, который также ее любит; дай Бог, чтоб их блаженство и впредь не нарушалось. — Они думают переехать в Петербург в октябре, а между тем ищут квартиры».
Квартиры,
Прежде таких дорогих квартир в Петербурге снимать Пушкину не приходилось. «Женясь, я думал издерживать втрое против прежнего, вышло вдесятеро», — пенял он на дороговизну петербургской жизни другу Нащокину.
Когда-то в Москве, устав от нравоучений тещи, поэт мечтал о вольной жизни в столице: «То ли дело в Петербурге! заживу себе мещанином припеваючи, независимо и не думая о том, что скажет Марья Алексеевна».
На новой квартире Пушкиным предстояло прожить осень, — первую в их совместной жизни, встретить новый, 1832 год и его весну. Сюда на Галерную из мастерской Александра Брюллова, брата великого Карла, возвращалась с портретных сеансов Натали, — художник работал тогда над акварельным портретом красавицы Пушкиной. Супруг жаждал поскорее увидеть творение мастера: «Брюллов пишет ли твой портрет?»
Несколько недель, пока Пушкин уезжал по делам в Москву и жил у Нащокина, Натали пришлось быть одной. На Галерную, в дом Брискорн, «милостивой государыне Наталии Николаевне Пушкиной» доставлялись из Москвы его письма.
Исполненные любовных признаний и беспокойства:
«…Тоска без тебя; к тому же с тех пор, как я тебя оставил, мне все что-то страшно за тебя. Дома ты не усидишь, поедешь во дворец, и того и гляди, выкинешь на сто пятой ступени комендантской лестницы».
Первые месяцы супружеского счастья, или, по Пушкину, — покоя и воли. А ведь еще недавно друзей Пушкина так занимала его будущая свадьба: не погасит ли проза семейной жизни святой огонь поэзии?
Опасения напрасны: увидели свет восьмая глава «Евгения Онегина», третья часть «Стихотворений Александра Пушкина», подготовлен альманах «Северные цветы», изданный в пользу осиротевшего семейства друга Дельвига.
Мудрец Василий Жуковский, пристально наблюдая за душевным состоянием женатого Пушкина, нашел, что его семейная жизнь пошла на пользу и поэзии.
В этом доме Натали и сама дерзнула писать стихи, или, точнее, послать их на отзыв мужу. «Стихов твоих не читаю. Черт ли в них; и свои надоели. Пиши мне лучше о себе, о своем здоровьи», — ее робкие поэтические опыты Пушкин безжалостно пресек. Почти как Онегин, резко одернувший милую Татьяну. Продолжала ли она втайне заниматься стихотворчеством? — Кто может сейчас ответить…
Супружеская жизнь потребовала от нее вскоре иных забот, и дом на Галерной стал для Натали своего рода «школой молодой
«Вперед, как приступят к тебе, скажи, что тебе до меня дела нет; а чтоб твои приказания были святы».
Жизнь в доме вдовы тайного советника по какой-то причине Пушкиных не устроила. Возможно, дело было в самой Галерной: в веке девятнадцатом, как и ныне, ни единое деревце на ней на не радовало глаз — сплошная каменная «першпектива». Рискну предположить, что, думая о будущем младенце, Наталия Николаевна хотела подыскать квартиру где-нибудь в зеленом уголке Петербурга. Видимо, дом Алымова на Фурштатской улице вблизи Таврического сада (да и окна самой квартиры выходили на бульвар) удовлетворял ее пожеланиям. Как-никак, а место это считалось аристократическим кварталом Литейной части Петербурга.
…Много позже, во второй половине девятнадцатого века, на Галерной рядом с домом Брискорн поселится знаменитый русский этнограф, человек-легенда Николай Николаевич Миклухо-Маклай. Две мемориальные доски на двух соседних домах: поэту и путешественнику, знатоку коренных народов Океании и Австралии. Удивительное вневременное соседство!
«На Фурштатской, в доме Алымова»
В начале мая 1832-го чета Пушкиных перебирается на Фурштатскую: слуги перетаскивают в экипаж вещи, Александр Сергеевич бережно усаживает в карету отяжелевшую супругу. Наталия Николаевна на сносях…
Уже из новой квартиры Пушкин поздравляет свою тригорскую соседку Прасковью Александровну с рождением и крестинами внука:
«Кстати о крестинах: они будут скоро у меня на Фурштатской в доме Алымова. Не забудьте этого адреса, если захотите написать мне письмецо».
Квартира на втором этаже состояла уже из четырнадцати комнат с паркетными полами, кухней, людской и прачечной.
В доме Алымова в семействе поэта случилось радостное прибавление: родилась дочь Маша. Здесь Пушкин пережил все волнения, свойственные молодому отцу, и, как признавался друзьям, плакал при первых родах, и говорил, что обязательно убежит от вторых. С оттенком иронии и явного самодовольства сообщает он о счастливом событии княгине Вере Вяземской: «…Представьте себе, что жена моя имела неловкость разрешиться маленькой литографией с моей особы. Я в отчаянии, несмотря на все свое самомнение».
Сергей Львович, не раз бывавший в гостях у сына и невестки, — иного мнения. Отец поэта в умилении от маленькой Маши и своими восторгами спешит поделиться с дочерью:
«Она хороша как ангелок. Хотел бы я, дорогая Оленька, чтоб ты ее увидела, ты почувствуешь соблазн нарисовать ее портрет, ибо ничто, как она, не напоминает ангелов, писанных Рафаэлем».
Появление на свет Маши Пушкиной дало повод и для… злословия. «Пушкин нажил себе дочь, — замечает Энгельгардт, — Но стихотворство его что-то идет на попятную».