Наталья Гончарова против Пушкина? Война любви и ревности

Горбачева Наталья Борисовна

Барон де Геккерен был не женат, своих детей не имел, от собственной голландской семьи отдалился в силу того, что переменил религию. Поддавшись убеждениям своего друга детства герцога де Рогана, ставшего впоследствии кардиналом-архиепископом Безансона, Геккерен принял католичество.

Что касается вопроса сближения барона Геккерена с молодым человеком, то фактическая сторона истории, письма, писанные ими друг к другу, говорят, что их отношения были заботливыми и нежными, как между самыми близкими родственниками. Поистине Геккерен стал в чужих краях отцом родным Дантесу, в чем настоящий отец Конрад Дантес не усомнился и неоднократно свидетельствовал об этом.

В 1834 году барон Геккерен воспользовался своей

поездкой в Париж, чтобы посетить Эльзас и познакомиться с Дантесом-старшим. У них завязалась интенсивная переписка, в которой Геккерен сообщал обо всех успехах и продвижениях Жоржа. Именно благодаря встречам и письмам Геккерена к Конраду Дантесу, этот последний не был изумлен, когда голландский посланник, будучи бездетным и последним мужским представителем умирающего рода, попросил у него разрешения передать свое имя молодому человеку, за карьерой которого следил с отеческим благоразумием. Конрад Дантес, таким образом обеспечив будущее старшего сына, надеялся, что его младший Альфонс женится и останется близ него, продолжив род Дантесов, и будет помогать в управлении делами.

После того как согласие членов семьи Геккеренов было изложено в особом акте, король Голландии грамотой от 5 мая 1836 года разрешил барону Жоржу Дантесу принять имя, титул и герб барона Геккерена, как лично для него, так и для его потомства. С высочайшего позволения Николая Павловича соответствующие указания о перемене фамилии Дантеса на Георга-Карла Геккерена были даны Сенату и командиру Отдельного гвардейского корпуса.

К этому времени служебное положение Дантеса сильно укрепилось, в его формуляре значилось: «В слабом отправлении обязанностей по службе не замечен и неисправностей между подчиненных не допускал».

Блистательно складывались дела Дантеса в высшем обществе. Введенный туда на законных основаниях бароном Геккереном, молодой француз быстро завоевал положение. Своими успехами он был обязан и покровительству приемного отца, и бабки Мусиной-Пушкиной, и дальней родни Нессельроде. Но невозможно объяснить карьеру модного кавалергарда только покровительством, большую роль тут сыграли и собственные таланты: остроумие, обаяние, веселый нрав при внешней красоте внушали невольно расположение, которому не могли повредить даже некоторая самоуверенность и заносчивость.

Дантес и Натали не могли не встретиться в свете, посещая одни и те же балы и гостиные. Она, затмевая всех своей красотой, блистала в петербургском свете и произвела на Дантеса сильнейшее впечатление. Вдвоем они стали сказочной приманкой для всех пустозвонов, праздных светских тетушек и неудачливых невест. Дантес и Натали принадлежали именно к тем людям, которые одним своим видом возбуждали людское воображение, щекотали нервы: молодые, по 23 года, красивые, пользующиеся благосклонностью Двора, внешне преуспевающие и внутренне недоступные, загадочные, отмеченные судьбой необычностью биографий. Она — жена великого поэта, он — приемный сын высокопоставленного иностранца.

О них заговорили повсюду. Как писала той осенью из Петербурга Анна Вульф: «Я здесь меньше о Пушкине слышу, чем в Тригорском даже, об жене его гораздо больше говорят, чем об нем; время от времени я постоянно слышу, как кто-нибудь кричит о ее красоте».

Между тем Пушкин осенью 36-го подарил миру свой последний шедевр. В сентябре он работал над беловой редакцией «Капитанской дочки», в конце месяца отослал собственноручно переписанную первую часть романа цензору Корсакову, у которого была репутация одного из самых образованных и доброжелательных цензоров. Ответ был прислан на следующий же день: «С каким наслаждением я прочел его! или нет, не просто прочел — проглотил его! Нетерпеливо жду последующих глав». Работу над беловым текстом романа Пушкин завершил три недели спустя, поставив на последней странице рукописи дату «19 октября 1836

года» — это была лицейская годовщина. В том году праздновалось 25-летие Лицея.

Была пора: наш праздник молодой Сиял, шумел и розами венчался, И с песнями бокалов звон мешался, И тесною сидели мы толпой. Тогда, душой беспечные невежды, Мы жили все и легче и смелей, Мы пили все за здравие надежды И юности и всех ее затей. Теперь не то: разгульный праздник наш С приходом лет, как мы, перебесился, Он присмирел, утих, остепенился, Стал глуше звон его заздравных чаш; Меж нами речь не так игриво льется, Просторнее, грустнее мы сидим, И реже смех средь песен раздается, И чаще мы вздыхаем и молчим. Всему пора: уж двадцать пятый раз Мы празднуем лицея день заветный. Прошли года чредою незаметной, И как они переменили нас! Недаром — нет! — промчалась четверть века! Не сетуйте: таков судьбы закон; Вращается весь мир вкруг человека, — Ужель один недвижим будет он?..

1 ноября у Вяземских Пушкин читал «Капитанскую дочку», присутствовал и Жуковский. Это было важное событие и для автора, и для слушателей: впервые после значительного перерыва поэт познакомил ближайших друзей с новой большой вещью. Присутствующий на этом чтении сын Вяземских Павел вспоминал впоследствии о «неизгладимом впечатлении», которое произвела на него «Капитанская дочка», прочитанная самим Пушкиным.

2 ноября князь Вяземский в письме в Москву сообщал, что в четвертом номере «Современника» будет опубликован новый роман Пушкина. Именно в этот день, по всей вероятности, произошел инцидент, который вплоть до настоящего времени остается одним из самых загадочных и неясных во всей преддуэльной истории.

Начнем с того, что нет совершенно точных указаний на то, что 2 ноября на квартире Идалии Полетики состоялось роковое свидание Дантеса с Натали. Все следствие опирается на два воспоминания: Густава Фризенгофа, будущего мужа Александры Гончаровой, и княгини Веры Вяземской, по словам которой, Натали однажды приехала к ней от Полетики «вся впопыхах и с негодованием рассказала, как ей удалось избегнуть настойчивого преследования Дантеса». Фризенгоф спустя 50 лет после событий отвечал своей племяннице Александре Ланской-Араповой в письме: «…ваша мать получила однажды от г-жи Полетики приглашение посетить ее, и когда она пришла туда, то застала там Геккерена (Жоржа Дантеса) вместо хозяйки дома; бросившись перед ней на колени, он заклинал ее о том же, что и его приемный отец в своем письме. Она сказала жене моей, что это свидание длилось только несколько минут, ибо, отказав немедленно, она тотчас же уехала».

О чем же якобы «заклинал» Дантес? Как стали потом говорить — о том, чтобы Натали бросила мужа и уехала с ним, Дантесом, за границу, в чем собирался помогать ему барон Геккерен-отец. Его Пушкин назвал потом «сводником». Дело в том, что поздней осенью Жорж заболел и буквально стал таять на глазах. Все эту болезнь сочли следствием неукротимой и неразделенной любви к Натали, Пушкин считал, будто де Геккерен «отыскивал по всем углам жену мою, чтобы говорить ей о любви вашего сына» и заклинал ее спасти его от несчастной болезни.