Наталья Гончарова
Шрифт:
Рассказав о себе, Пушкин перешел в письме к советам Наталье Николаевне: «Теперь полно врать; поговорим о деле; пожалуй-ста, побереги себя, особенно с начала; не люблю я Святой недели в Москве; не слушайся сестер, не таскайся по гуляниям с утра до ночи, не пляши на бале до заутрени. Гуляй умеренно, ложись рано. Отца не пускай к детям, он может их испугать или что еще. Побереги себя во время регул — в деревне не читай скверных книг дединой библиотеки, не марай себе воображения, женка. Кокетничать позволяю, сколько душе угодно. Верхом езди не на бешеных лошадях (о чем всепокорно прошу Дм. Ник.). Сверх того прошу не баловать ни Машку, ни Сашку и, если ты не будешь довольна своей немкой или кормилицей, прошу тотчас прогнать, не совестясь и не церемонясь».
Отец, Николай Афанасьевич, жил в отдельном флигеле дома на Никитской под надзором верного камердинера. Был он тихий, но Пушкин на всякий случай советовал
Письмо, начатое 20 апреля, Пушкин задержал и, дождавшись Пасхи, продолжил его с поздравлением: « Воскресение, Христос воскресе, моя милая женка, грустно, мой ангел, грустно без тебя. Письмо твое мне из головы нейдет. Ты, мне кажется, слишком устала. Приедешь в Москву, обрадуешься сестрам; нервы твои будут напряжены, ты подумаешь, что ты здорова совершенно, целую ночь простоишь у всеночной…»
Всего больше Пушкин желал, чтобы Наталья Николаевна поскорее добралась до Полотняного Завода: «Дождусь ли я, чтоб ты в деревню удрала! Нынче великий князь присягал; я не был на церемонии, потому что репортуюсь больным, да и в самом деле не очень здоров».
Письмо из Бронниц так взволновало Пушкина, что он успокоился только по получении второго, как и ожидал, из Торжка, и, едва получив его, принялся за ответ: «Благодарю тебя, мой ангел, за письмо из-под Торжка. Ты умна, ты здорова — ты детей кашей кормишь — ты под Москвою. — Всё это меня очень порадовало и успокоило; а то я был сам не свой. У нас Святая неделя, шумная, бурная. Вчера был у Карамзиной и побранился с Тимерязевой. Сегодня пойду к тетке, с твоим письмом. Завтра напишу тебе много. Покамест цалую тебя и всех вас благословляю».
Причина, по которой Пушкин побранился с помянутой им Софьей Федоровной Тимерязевой, неизвестна, но самый факт сообщения о том был вполне в духе его успокоительных писем к жене. Довольно частые посещения Пушкиным дома Тимерязевых вполне могли дать Наталье Николаевне основания для ревности. Софья Федоровна, урожденная Вадковская, в первом браке Безобразова, второй раз была замужем за генерал-майором Иваном Семеновичем Тимерязевым, дядей естествоиспытателя. По рассказам их сына Федора, Пушкин часто заглядывал к его родителям, оставаясь обедать и жалуясь на образ жизни, который ему приходится вести, никак не согласующийся ни с его наклонностями, ни с его карманом. С Софьей Федоровной Пушкин состоял в родстве по линии Чернышевых, породнившихся с Ржевскими: прабабушка Пушкина приходилась троюродной сестрой ее прадеду. Родство с кузиной было в шестой степени и не могло являться препятствием для увлечения. Некоторым утешением для Натальи Николаевны мог служить рост Софьи Федоровны, бывшей на целую голову выше Пушкина: два аршина и восемь с половиной вершков, то есть 180 сантиметров. По этому поводу сохранилось воспоминание о том, как он, сидя у камина в ее доме и глядя на прохаживавшуюся перед ним хозяйку, воскликнул: «Ах, Софья Федоровна, как посмотрю я на вас и ваш рост, так мне всё и кажется, что судьба меня, как лавочник, обмерила».
На Святой неделе, в Великий четверг 19 апреля, Наталья Николаевна с детьми добралась до московского дома Гончаровых. Натальи Ивановны в Москве не было — она пребывала в любимом Яропольце. «Что делать с матерью? — пишет ей Пушкин. — Коли она сама к тебе приехать не хочет, поезжай к ней на неделю, на две, хоть это лишние расходы и лишние хлопоты. Боюсь ужасно для тебя семейственных сцен. Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его!»
В Пасхальное воскресенье Пушкин с братом обедал у родителей. О своем времяпрепровождении он сообщает жене в письме от 28 апреля: «Святую неделю провел я чинно дома, был всего вчерась (в пятницу) у Карамзиной да у Смирновой. На качелях не являлся, завтра будет бал, который кружит все головы и сделался предметом толков всего города». Если бы Наталья Николаевна не уехала в деревню, то конечно же оба они были бы на балу в честь совершеннолетия наследника, который петербургское дворянство давало в доме Нарышкина на Фонтанке. К этому событию архитектор А. П. Брюллов специально отделал залу. Пушкин пишет жене о подробностях предстоящего бала: «Будет 1800 гостей. Расчислено, что, полагая по одной минуте на карету, подъезд будет продолжаться 10 часов; но кареты будут подъезжать по 3 вдруг, следственно время втрое сократится. Вчера весь город ездил смотреть залу, кроме меня».
В письме от 30 апреля Пушкин дал Наталье Николаевне отчет о бале у Нарышкиных, на котором не присутствовал, но к дому прогулялся, посмотрев со стороны на съезд гостей: «Вчера был наконец дворянский
Придя домой, Пушкин получает письмо от Натальи Николаевны и в ответ хвалит ее: «…с бала уезжаешь прежде мазурки, по приходам не таскаешься», но тут же упрекает в том, что она «не утерпела», «чтоб не съездить на бал кн. Голицыной», и поясняет: «Я не хочу, чтоб жена моя ездила туда, где хозяйка позволяет себе невнимание и неуважение. Ты не M-lle Sontag [86] , которую зовут на вечер, а потом на нее и не смотрят. Московские дамы мне не пример. Они пускай таскаются по передним, к тем, которые на них и не смотрят. Туда им и дорога. Женка, женка! если ты и в эдакой безделице меня не слушаешь, так как мне не думать… ну, уж бог с тобой. Ты говоришь: я к ней не ездила, она сама ко мне подошла. Это-то и худо. Ты могла и должна была сделать ей визит, потому что она штате-дама, а ты камер-пажиха; это дело службы. Но на бал к ней нечего было тебе являться». Остается неизвестным, каким образом княгиня Голицына выражала свое пренебрежение к Наталье Николаевне; однако само представление Пушкина о том, как должна вести себя в подобной ситуации его жена, чтобы не уронить своего достоинства, а вместе с тем соблюсти этикет, характерно для того кодекса ее поведения в обществе, который он постоянно декларирует в письмах к ней.
86
Генриетта Зонтаг(1801–1854) — знаменитая немецкая певица, колоратурное сопрано; в 1830 году вышла замуж за посланника Сардинии в Петербурге графа Росси и оставила сцену. (Прим. ред.).
В письме от 30 апреля в ответ на упрек жены в том, что он общается с Соболевским, Пушкин пишет: «Напрасно ты думаешь, что я в лапах у Соболевского и что он пакостит твои мебели. Я его вовсе не вижу, а подружился опять с Sophie Karamzine. Она сегодня на свадьбе у Бакуниной» [87] .
Наталья Николаевна отреагировала на это сообщение так, что Пушкин в ответ написал: «Письмо твое очень мило; а опасения насчет истинных причин моей дружбы к Софье К.<арамзиной> очень приятны для моего самолюбия».
87
Фрейлина сначала императрицы Елизаветы Алексеевны затем уже и императрицы Александры Федоровны, 39-летняя Екатерина Павловна Бакунина запоздало вышла замуж 30 апреля 1834 года за старого своего знакомого Александра Александровича Полторацкого кузена Анны Алексеевны Олениной и Анны Петровны Керн.
За разговором о Софье Карамзиной осталось незамеченным Натальей Николаевной упоминание о свадьбе той, которую лицейский товарищ Пушкина С. Д. Комовский назвал «первой платонической любовью поэта». Эта любовь нашла отражение в нескольких стихотворениях. Даже значительно позднее он вспоминал Бакунину в «Евгении Онегине», хотя посвященные ей строки и не вошли в основной текст романа:
В те дни… В те дни, когда впервые Заметил я черты живые Прелестной девы, и любовь Младую взволновала кровь, И я тоскуя безмятежно, Томясь обманом пылких снов, Везде искал ее следов. Об ней задумывался нежно, Весь день минутной встречи ждал И счастье тайных мук узнал…В ряду других светских новостей Пушкин сообщает жене о другой свадьбе, заслуживающей внимания: «Воронцов женится — на дочери К. А. Нарышкина, которая и в свет еще не выезжает». Графу Ивану Илларионовичу Воронцову-Дашкову было уже 44 года, а невесте, Александре Кирилловне Нарышкиной, едва исполнилось семнадцать. (В доме Воронцовых-Дашковых 23 января 1837 года состоится один из последних балов, на котором будет Пушкин с Натальей Николаевной; 27 января 1837 года Александра Кирилловна встретит Пушкина с Данзасом, едущих на Черную речку.)