Натренированный на победу боец
Шрифт:
– Чего?
– Да листок, товарищ прапорщик. Говорят, на площади видели.
Свиридов показал мне: отдай.
Солдат спрятал лист в рукавицу и почесал к гостинице, скликая товарищей свистком, они набухали из тьмы и подстраивались за ним в две колонны.
Свадьбу справляли в кафе, в злосчастном подвале – музыка громко, столы расходились и заворачивали. С нашего края жениха и ничего такого в белом платье не видать. Я прикинул и сел напротив Старого; когда пьем, Старый бледнеет, я краснею – глупо сидеть рядом. Неслось к концу, пьяно, без тостов – народ, жар,
– Подлая ваша жизнь, – пожалел архитектора Старый. – Подсадили. Проверяют. И нужно сидеть.
Ларионов, разжевывая, рывком расстегнул пуговицу под галстуком.
– Ребята, вы наливайте, закусывайте. Не надо на людей кидаться, – посоветовал официант.
Так и делали, дожидаясь своей доли, работа кончилась. Старый напевал, я притоптывал. В спину толкали танцующие задницы. Тесно.
– Ты знаешь… – Старый налег на стол и позвал ближе, я – нос к носу, он затвердил с сонной медлительностью и добротой: – Послушай. Но я бы не хотел так просто оставить этот город.
– Я тоже думаю.
– Мы их научим! Ага-а, появился наш ублюдок.
Наряженный, как сорока, распахнутый Губин прорывался меж объятий и похлопываний в нашу сторону. Чокался, пританцовывал, упал на стул, протянул обе горячие руки.
– Мужики! Пусть мир. Не замышляйте на меня.
– Урод, – ответил Старый.
– О-о… – Витя заметил опустошенность посуды и руки спрятал.
– Вить, а почему назвались «Крысиный король»?
Витя сложил салфетку уголком, квадратом, скатал трубочкой и пожаловался в сторону:
– Добрая. Послала, говорит, надо по-людски, в такой день! По-людски? Да на хрен вы мне сдались? Вот ты?! – Он хватанул меня за руку, я едва удержался на стуле. – Ты не все знаешь! Моряк подсказал. У них на корабле поймают пяток крыс и запирают в стальной ящик. Жрут друг друга, остается один, кто всех. Называется крысиный король. Когда его отпускают, стая прыгает от него в море.
– А, вот почему…
– Вам ясно, почему я вас обошел? Свежие глаза! Вы жизнь копали и не видите, что нашли, – зрение в подвалах ослабело. Я вижу! Вы прошлое. Для вас крыса – временный недостаток свободы, следствие железных дорог. Еще ж недавно жили без крыс! Вам кажется, ежели поднатужиться, так сказать, – он хихикнул, – миром взяться, то можно очистить, да? Нельзя! Я знаю языки, я много читал, любой западный учебник по дератизации начинается: «Бороться с крысами необходимо. Победить крыс невозможно». На Западе давно не борются. Держат чистыми отдельные богатые дома. У нищих зачем убивать? Убийства улучшают породу. Выживут сильнейшие, одна пара за жизнь наплодит триста пятьдесят миллионов. Оставим их, им видней, сколько их надо. Крыса не родит больше, чем может прокормить.
– Вы, оказывается, много читали.
– Так мир?
– Пошел ты. – Старый задумался: куда? – допил. – Пошли. – Забрал со стола непочатую бутылку. – Поздравляем!
– Погодь, Виктор Алексеич, ты не понял про крысиного короля. Что моряк наплел, способ в научной литературе
Поиски наслаждения у спущенного пруда Время «Ч» минус 4 суток
Шестаков стерег наши бушлаты под вешалкой, украдкой погладил мне локоть.
– Виноват. Ничего вкусненького не захватили? Нет-нет, не надо возвращаться, нет так нет, я не для себя. Думал, может, вам к чаю чего необычного захочется…
Старый наступал на мои следы, взрыкивая:
– Подымай ноги!
Медсестра принесла теплый фурацилин, и я полоскал горло в уборной. Кружкой постучал по оконной задвижке – она легко поддалась.
– Давайте банки поставим. Или горчичники.
Я оглядел медсестру – седые пряди из-под колпака – и отказался. В другую смену. Я просыпался, кашляю, настольная лампа, я – в обозначившей пределы утренней мгле. Заборов слушал Старого за пол-литрой.
– Я военный преступник, палач! Сколько мои руки? Миллионы! И беременных! И еще слепых. Слышал, конечно, город Кстово? Это я. И Волгоград – я! Будапешт, семьдесят второй год, самолетом перебросили, полгода в канализации – мадьяры утерли Западу нос, а это я! Мои руки…
Я кашлял, вминался в постель, Старый будил Заборова, чтоб не храпел, возвратясь к постели, прикидывал:
– Заманчиво вернуть на потолок, чтоб посыпались в самое… Не успеем. Тогда – у них затеян фонтан. Представляешь, вода разбрасывает крыс. Узнать водопровод, давление, разброс.
Я раскашлялся, и отозвалось летучей болью в боку. Заборов хрюкал и глотал, я сходил до ветру. Старый приподнялся.
– Все думаю. Ошибка, что мы думаем, как подвести их праздник под крыс. Мы не властны над людьми. Но мы можем привести крыс.
– Трудно сказать.
Я напрягся, женщина-врач двигала по груди железным кругляшом – слушала, за ее спиной нависал Свиридов.
– Трудно сказать, кашель – не болезнь. Признак многих заболеваний. Надо наблюдать. Щелочные ингаляции поделать. Над картошкой.
– Просыпаемся, просыпаемся. – Я проснулся, санитарка пододвигала мне табурет с кастрюлей. – Щас открываю, а ты дыши. Одеялом укрой голову. Открываю…
Я вдыхал, до одури я вдыхал, лег, сдерживая внутри толкающийся кашель. Должно помочь.
Открыл глаза. Меж кроватей шатался майор Губин, такой пьяный, что на лице не различались глаза.
– Теперь ты все понял? Ты все понял, да?
– Да. Все понял, – закашлял, но кивал.
– Тогда скажи!
– Что сказать?
– Я зна-ал, знал с сам-начала – дело не в крысах! Но я вам доказал, и теперь-то скажи, чтоб я понял, что ты все понял.
Старый катнулся в своей кровати.
– Мальчик любит умные книги. Дружок, это… – закричал: – Это! Глупая книга! Больше ничего! Нет!