Научи меня любить
Шрифт:
А она ответит ему, что любовь – это как раз когда облака похожи на музыку. А когда облака – просто сгустки атмосферы, то это как раз уже и не любовь вовсе, а так, секс по привычке. И еще…
«Бред, полный бред, Горина Ирина! – она легла на диван лицом вниз и зажмурила глаза. – Ничего такого ты ему не скажешь. А если скажешь, он тебя просто на смех поднимет, а ты в ответ начнешь психовать, и вы снова поругаетесь. Элементарно, привычно поругаетесь, вот и все…»
Раздался звонок в дверь. Она поднялась
Но было уже поздно. Нужно было встать и открыть дверь.
Но сил не было.
Звонок повторился. Она не сдвинулась с места.
Снова звонок. Она уже поняла, что не сможет себя заставить…
Послышались торопливые шаги. Это Римма Михайловна спешила открыть дверь, не зная о том, что не нужно было этого делать…
Поднявшись с дивана, Ирина застыла посреди комнаты. Если бы была такая возможность – она, наверное, просто выпрыгнула в окно. Если бы этаж был хоть немного ниже. Но этаж был слишком высоким… Никуда не деться. Уже открылась дверь, уже закрылась. Он уже вошел, уже здесь…
«Господи», – простонала она мысленно. Отвернулась к окну, попыталась отвлечься, успокоиться немного, рассматривая неторопливо прогуливающуюся по крыше соседней пятиэтажки черную кошку с белыми пятнами.
Но взгляд снова взметнулся – выше, в небо, и она снова увидела облака, отругала себя, опустила глаза – вниз, на землю. Но и здесь, на земле, поджидала ее ловушка. Она увидела чью-то машину, стоящую неподалеку. Девятку цвета «баклажан»…
– Ирина, – послышался за спиной голос матери. – К тебе пришел какой-то Никита…
Потом открылась дверь и появилась она.
Он почувствовал желание сразу же броситься навстречу, прижать ее к себе, вдохнуть запах влажных волос. Казалось, он не видел ее целую жизнь. Невозможно было поверить в то, что все это было вчера. Этот пикник на траве, музыка и три облака.
Ему захотелось сказать ей об этом. Но он сдержался, отдавая себе отчет в том, что чувства не всегда бывают взаимными. Ему не хотелось ее смущать.
– Здравствуй, Ирина, – сказал он, почти не узнавая своего голоса. – Я принес твою книгу. Ты забыла ее вчера там, на траве… Помнишь?
И даже испугался немного, почувствовав, какой необъятный смысл вложил невольно в это слово. Теперь от ее ответа на простой вопрос стало вдруг зависеть слишком многое…
Она молчала. Стояла в проеме двери и молчала, глядя на него почти не мигая.
– Ты помнишь? – снова повторил он, чувствуя, что счастлив уже только оттого, что просто видит ее.
Даже если она сейчас возьмет книгу, поблагодарит и вежливо с ним распрощается – он все равно будет счастлив. Кажется, в первый раз в жизни он так счастлив, по-настоящему счастлив… И совсем не важно уже, что будет дальше. Даже если больше они уже никогда…
Она сделала шаг навстречу. Второй, третий.
«Или, все-таки, важно?» – мелькнула мысль.
Он видел ее лицо, ее глаза – близко. Так близко, что в это невозможно было поверить. И еще ближе, а потом вдруг оно скрылось, исчезло.
Потому что она прижалась лицом к его груди.
Он осторожно провел ладонью по ее волосам, и даже
– Как ты меня нашел? – услышал он ее тихий голос и почему-то даже не смог ответить.
Слишком длинной показалась вся эта история, которая могла бы уложиться в двух фразах: он просто отыскал ее дом, ее подъезд, возле которого произошла их первая встреча, и спросил у соседей, где здесь живет девушка по имени Ирина. Все это показалось не важным, не нужным…
– Вот, нашел, – ответил он коротко. И снова провел ладонью, и снова коснулся губами…
– Ты только не уходи больше. Не исчезай, прошу тебя. Останься… Останься со мной, – прошептала она едва слышно и прижалась к нему еще крепче.
Машина мчалась почти с невероятной скоростью.
Он никогда раньше не набирал в городе такой скорости, даже на трассе ему не всегда это удавалось.
Он чувствовал себя, как мальчишка. Давно забытое, оставленное где-то в детстве ощущение надвигающегося праздника царило в душе. Он был почти уверен, что она согласится.
Ее смущение было понятно. В самом деле, за шесть лет связывающих их отношений они ни разу этот вопрос не обсуждали. Андрея ситуация устраивала, и он думал, что точно так же она устраивает и Ирину.
Он всегда думал, что она не такая, как все. Это у остальных голова только тем и забита – как бы окрутить мужика, привязать его к себе покрепче, сделать его ручным и домашним, заставить подумать о потомстве. А уж потом, обзаведясь этим потомством, успокоиться окончательно и начать ходить перед ним совершенно невозмутимо в бигудях и засаленном халате. Куда он денется с подводной лодки?
Ирина не такая. И все же, все же… Неспроста она тогда сказала ему об этом! Значит, где-то в глубине души она все же мечтает – и о ребенке, и о семейном уюте, и, возможно, даже о статусе. С другой стороны – и самому ему уже не двадцать, и даже не тридцать лет. Наверное, и в самом деле пора распрощаться со своей свободой. Если она этого хочет… Могла бы и раньше сказать об этом. Ведь, наверное, были у нее в голове эти мысли, давно уже были. А вырвались наружу совершенно случайно. Если бы не поругались они в тот вечер – неизвестно, сколько времени она бы еще молчала.
Желание женщины выйти замуж всегда казалось Андрею банальным. Но в данном случае оно показалось ему трогательным, очень трогательным – возможно, оттого, что она так долго его скрывала. С другой стороны, он тоже хорош – мог бы и сам уже давно задуматься об этом.
Впрочем, он задумывался. Много раз задумывался и каждый раз понимал, что не хочет ничего менять в своей жизни. И вот теперь понял, насколько необходима ему эта перемена. Только с чем это связано?
«Неужели не догадываешься? – ехидно зашипел внутри противный голосок вечного скептика. – Привязать к себе покрепче, сделать ручной и домашней, заставить подумать о потомстве… Ты же как обыкновенная среднестатистическая баба, которая боится упустить мужика. Ты просто решил построить для нее эту самую подводную лодку, с которой она уже никуда не денется! Ты просто боишься, Погорелов, боишься ее потерять! Чувствуешь, что теряешь, и цепляешься за последнюю надежду, за соломинку…»