Научите меня стрелять

Яковлева Анна

– Здравствуйте, вы – Анатолий Степанович?

– Можно Степаныч, – разрешил он.

В автобусе было пусто, я опустилась на сиденье и выпрямила ноги, уставшие от поездок.

– Я подруга Элеоноры, она неделю назад передавала с вами деньги для Никифорова Гоши. Он вас должен был встретить.

– Было такое. Он встретил, я отдал.

– Вы с ним знакомы?

– Не так чтобы очень, встречались пару раз, он попросил, объяснил, что горит сделка, что задаток пропадет, если не успеет внести всю сумму. Ну я согласился. Он мне бутылку хорошего коньяка купил, так что

я не в претензии.

– И больше вы его не видели?

– Нет, говорю же, мы мало знакомы. А что случилось? – Он подвинулся ко мне. Запах машинного масла мешался с запахом сигаретного дыма.

– Этот человек со всеми деньгами пропал, исчез, будто его не было.

– И что теперь?

– Соображайте, Степаныч. Подруга написала заявление в милицию. Если вы видели Никифорова последним, значит, скоро вас побеспокоят органы.

– Ну пусть беспокоят, я все равно ничего не знаю. Что вспомню, то и скажу.

– А что вы вспомните?

Степаныч прищурился:

– Номер машины вспомню.

– Он встречал вас на машине?

– Да, на иномарке.

– На какой?

– Не помню.

Я полезла в сумку, вытащила кошелек и зашелестела перед носом у Степаныча купюрой. Он оценивающе посмотрел на меня, на деньги и ласково сказал:

– Убери, девонька. Чем он вам насолил, этот Гоша?

– Похоже, подругу обворовал мою. Если живой, надо найти.

– Машина, может, не его, уж больно она хороша для такого, как он. Пиши, – велел Степаныч. Я достала рабочий блокнот. – «Форд фокус» серебристый.

Я записала номер, захлопнула блокнот, вернула его в сумку, улыбнулась Степанычу и, придав голосу особую теплоту, призналась:

– Я вам очень благодарна. Подруга с ребенком остались на улице. Если это его машина, найдем, не спрячется.

– Осторожней надо быть, а то вы, бабы, такими дурами бываете, – поделился наблюдением Степаныч.

Я выпрыгнула из автобуса, потом подумала, вернулась и протянула водителю свою визитку со словами:

– Мало ли, вдруг понадобится.

Егоров позвонил мне, когда я уже была дома.

– Ну что, поедем на вокзал? – спросил он.

– Я уже была, и все, что надо, знаю.

– Я очень на это рассчитывал, – признался Пашка.

Вечером за ужином я отдала Егорову листок из блокнота, на котором был записан номер Гошиного «форда». Пашка повертел его в руке и спросил об Элеоноре:

– Она не звонила?

Только я помотала головой, раздался звонок.

– Я возле дома, – сообщила Элеонора.

Мы вышли с Егоровым, помогли внести в дом вещи, вынули из такси перепуганную Машку, и машина уехала. Егоров включил в доме свет и показал, как пользоваться колонкой.

Немного погодя я принесла девчонкам ужин, и мы с Элей немного выпили.

– Ты осталась на работе?

– Нет. Пусть думают, что я уехала. Не хочу никому ничего объяснять.

– Эля, все наладится, вот увидишь.

Слов, которые помогли бы Эле пережить крах, я не знала, а говорить банальности не хотелось. Я замолчала, предоставив ей возможность выговориться.

– Я худграф наш закончила семь лет назад, – не глядя на меня, начала Эля, –

замуж выскочила за художника. Творческая личность, планы, амбиции и все такое, а я взяла и залетела. Он категорически отказался иметь детей, угрожал, обзывал меня, даже ударил, а я Машку оставила. Оформила развод, села родителям на шею, но быстро поняла, что хочу кушать. Пошла на курсы парикмахеров и с тех пор работаю. Все в общем было нормально, только одиночество иссушило душу. – Эля допила вино, помолчала и продолжила: – Я ведь ему не верила, но он был так убедителен, что проскользнул вот сюда. – Матюшина постучала себя пальцем в грудь.

«Тот, кто знает любовь без предательства, тот не знает почти ничего», – вспомнила я строчку из песни Вероники Долиной.

Рассказать Эле то, что мы узнали о Никифорове, у меня язык не повернулся.

* * *

Пока Матюшина страдала, жизнь текла дальше.

Элеонора с Машкой оставались в доме Егоровых, я заглядывала к ним, но всякий раз после визита к новым соседям у меня возникало ощущение, что я навязываюсь, что Элеонора не нуждается ни в ком.

После аборта Эля окончательно замкнулась в себе. Даже не знаю, разговаривала она с дочкой или нет. Я делала слабые попытки успокоить Элю:

– Подожди, еще ничего не известно, у него могли отнять деньги, или даже убить его. Ведь это опасно – передавать такую сумму с водителем автобуса.

Эля замотала головой:

– Нет, водитель ни при чем, это Гошка. – Она с трудом выговорила это имя. – Какая же я дура! Ненавижу себя. Слушай, попроси Павла, пусть научит меня стрелять.

Идея показалась мне неожиданной и интересной.

«Отличный способ сбросить отрицательные эмоции. Лучше пусть мучается от ненависти к этому аферисту, чем к себе», – подумала я и попросила Егорова свозить нас на стрельбище.

– Это еще зачем?

– Пусть Эля отвлечется, – объяснила я.

Через несколько дней Егоров позвонил мне с работы и сказал, чтобы мы с Элеонорой собирались, он заедет за нами и отвезет в стрелковый клуб.

Элеонора, как только вдохнула запах металла, мужского пота и пороховой гари, преобразилась. Мне в клубе было смертельно скучно, я не знала, куда себя девать, а Эля ожила и заинтересованно потянула к себе ружье. Ее интерес быстро перерос в серьезное увлечение.

Матюшина фанатично ездила в стрелковый клуб, не пропускала занятий и вскоре освоила пневматическое оружие. Через месяц она уже перешла на огнестрельное.

О Никифорове мы не говорили, это была запрещенная тема.

Теперь все ее разговоры сводились к оружию, она к месту и не к месту цитировала Кодекс стрелка по практической стрельбе. Слушая Элеонору, я задавала себе вопрос: чем это увлечение закончится, если она все свободное время проводит в галереях клуба?

Моя окулька бегала как новая, я старалась с ее помощью уехать от кризиса: возила клиентов, которых становилось все меньше. Усилия мои не пропали даром, и мы с шефом провели тройную сделку, которая на риелтерском жаргоне называется «паровозик». Я закрутилась, и Элеонору с Машкой видела редко.