Научиться дышать
Шрифт:
— Я не знаю, пап, — пробурчала себе под нос Дарина, краснея от злости и от того, что отец намеренно ставит ее в такое неудобное положение при всех. А почему, черт возьми, ей должно быть неудобно?! Почему ей навязывают Иру в поездку, куда она ее брать не хочет? В чем ее вина? — И вообще, пап, Ира инвалид! — взорвалась после долгого дня споров с отцом она. — Мы летим не на частом самолете, а на обычном! Как ты прикажешь с ней быть? Что ей там делать?
— Самолет не проблема, мы все организуем, — ответил Анатолий Викторович, не смотря на младшую дочь, чтобы не видеть выражения ее лица.
За столом повисла гнетущая тишина.
— Я не инвалид, — голос Ирины, точно струйка холодного воздуха, разрядил накалившуюся добела обстановку за обеденным столом, — я красотка.
Ее улыбка, подобно светящимся в темноте точкам-сверчкам, озаряла душную атмосферу обоюдной и вездесущей, проникающей во все поры ненависти. Девушка потупила взгляд, но не смогла спрятать в недрах души эту мимолетную, живую, полную неуловимого ребячьего куража улыбку. Такой кураж испытывают молодые девчонки, когда мысли, словно рой обезумевших пчел, кружат вокруг одной соты с медом — его имени.
— Прости? — бровь матери вопросительно поднялась.
— Ваня не разрешает мне называть себя калекой или инвалидом, — объяснила она, стараясь погасить все страстные, пылкие нотки в голосе. — Он велел мне заменять эти слова «красоткой».
Дарина красноречиво фыркнула и вернулась к своим блинчикам с черной икрой. Какая чепуха! Лишь бы только Ира поняла, что она не является желанным гостем в их шумной компании. Вечно младшая сестра висит на хвосте, как репейник! Почему старшие должны отдуваться за эгоистичные решения родителей родить еще одного ребенка?! Вот пусть сами с ней и таскаются!
— Ваня? — продолжала допрос мать. — Тот бедный парень из деревни? Прораб у отца?
— Да. К чему напоминать про то, что он бедный? Ты могла сказать, что у него глаза цвета чистого льда. Это более выгодная характеристика, — все-таки вступила на защиту Волкова Ирина.
Оксана Дмитриевна отложила приборы, и взгляд ее обычно слепых к дочери глаз заскользил по ней в порыве отчаянного любопытства. Уж не изменяет ли ей рассудок…
— Ты ли это, Ира? Совсем тебя не узнаю. Или ты уже забыла, как раньше выражалась о таких молодых людях? — Видя смущение девушки, она решила надавить на этот нарыв и выдавить гной сразу. Пусть больно, но отрезвит. — Ты называла их бесполезными нищебродами, а одного, этого… Петра, назвала вообще нищим щенком, помнишь?
— Оксана, хватит, — мягко попросил отец, не имея веских возражений против Волкова, но имея недовольство видеть дочь в таком растерянном, униженном состоянии. — Ирина взрослый человек, у нее вполне могло произойти переосмысление ценностей. Нет нужды понукать ее прошлыми мыслями и идеями. Всем свойственно заблуждаться. А молодости тем более.
Он знал, о чем говорил. Главная ошибка его молодости, плавно перетекшая в ошибку всей жизни, сейчас сидела рядом и отчитывала его дочь. Молодость — прекрасная пора цветения тела, когда груди девочек наливаются силой, точно бутоны живительным нектаром, а нескладные, угловатые фигурки приобретают соблазнительные формы со всеми волнующими мужской взгляд выпуклостями и изгибами. Однако молодость, в противовес физическому благоуханию, также пора страшных предрассудков, зачастую непоправимых ошибок, неверных суждений. Молодость сочетает в себе и черное, и белое. К сожалению, имея великолепное время для свершений, люди, совсем недавно вставшие на путь взрослой, порой тяжелой жизни,
— Это абсолютно ложное переосмысление, если оно вообще имело место. Ты слишком много времени проводишь с этим парнем. Нужно найти тебе какое-нибудь занятие, — упорствовала в своем Оксана Дмитриевна.
— У меня уже есть, мам. Мне нравится проводить время с Ваней. Я помогала ему топить печку для бабушки, он познакомил меня с Собакой, выиграл при мне футбольный матч…
— Вздор! Этот Ваня, — лицо женщины приняло форму глиняной маски, каждое движение лицевых мышц грозило тем, что она просто рассыплется, — совершенно нам не подходит.
— Он подходит мне, — с нажимом, но все же тихо сказала Ирина.
— А ты что же, уже не из нашего круга?
Так и хотелось крикнуть: «Да! Не из вашего!» Но ведь это не так. Слова матери, точно удар молнии, пришлись по самому сердцу. В погоне за своим новым «я», робким и всех боящимся, она напрочь забыла, какой дрянью была совсем недавно. Однако сейчас казалось, что вся семья — это отдельный от нее синдикат, а сама она разительно изменилась, чтобы быть с ними заодно.
Но, как ни крути и ни рассматривай под разными углами — смыть, затереть жесткой губкой, точно темно-ржавые узоры налета на белой поверхности кухонной плиты, удалить пятна на своей биографии невозможно. Вчера и сегодня — это не разные эпохи, как многие любят говорить. Вчера всегда будет влиять на сегодня, либо укрепляя, либо расшатывая его фундамент. А сегодня всегда будет опираться на вчера, как бы тщательно человек не скреб наждачной бумагой свою прошлую жизнь.
— Maman, papa, расскажите о вашей жизни. Чего мы всё про Иру? Будто нет тем интереснее, — встрял в разговор Марк, напоказ принижая значимость сестры, чтобы отвести от нее внимание стервятницы — матери.
Сославшись на плохое самочувствие, Ирина откланялась этому параду замшелости и верному следованию седовласых, изживших себя традиций и уехала в свою комнату. Рассказать о творившейся в душе войне с легкостью могли дрожащие пальцы, которыми она сейчас перетряхивала вещи в поисках волшебного ключика.
В одном из ящиков шкафа она спрятала сигареты, которые раньше были символом принадлежности к элитной молодежи. Когда Ирина поняла, что не может больше ходить, депрессия заронила в ней семена, и со временем они проросли в перекрывающий дыхание плющ. Пришлось избавиться от сигарет, закрыв их под замок, чтобы не убить себя постоянным пыхтением никотиновым дымом, лишь бы ублажить нервную систему и не свихнуться.
Ящик был вскрыт, абсцесс тоже. Первая затяжка в открытое окно, и по нервным нитям потек целительный яд.
***
Путы сна, точно врезающиеся в тело канаты, не отпускали Волкова. Он устал и морально, и физически. Его тело было сильным и закаленным: спорт и тяжелая работа не давали ему спуска. Пыхтеть как паровоз, пытаясь выжить, стало нормой в его жизни. Порой не хватало дыхания, но никто за него дышать не будет, поэтому приходилось делать вдох поглубже и продолжать свой путь.
Глаза Ивана распахнулись и встретили натяжной потолок. Ясно, где он и почему тело, словно бы провалилось в сахарную вату или нежнейшие клубы облаков. Мужчина повернул голову и увидел то, что ожидал — Лилию. В доме бабушки такой мягкости не сыщешь ни на одной перине.