Научу тебя плохому
Шрифт:
— Что, не пишет? — насмешливый, даже язвительный тон Марка меня действительно задевает.
Зачем он так?
Видит же, все сам прекрасно видит.
Поджимаю губы, кусаю их, уговаривая себя не реагировать на очередную провокацию со стороны этого странного человека. Смотрю на него, внезапно вспомнив, как посадив меня на стиральную машинку, нагло вклинившись меж моих ног, он просил не бояться и обещал не обижать. И как потом на руках нес меня в комнату, я тоже вспоминаю, и тут же вспыхиваю от стыда. Как я только позволила?
— А говорил не обидишь, — произношу
— Куда ты собралась? — и снова здравствуй грубый Марк.
Может, в нем действительно уживаются две личности?
Не отвечаю, я и сама не знаю, зачем предприняла попытку встать. Прислушиваюсь к своим ощущениям, голова ватная совершенно, и даже кружится немного. Может и не такая уж это и хорошая идея — вставать с постели? Но необоснованное раздражение со стороны парня давит тяжелым грузом, настолько, что кажется даже дышать труднее становится. Просто хочется спрятаться, хоть ненадолго. Да, я трусиха, предпочитающая зарыться в собственную норку и не показывать носа.
— Пить хочу, — ничего умнее мне в голову не приходит.
— Лежи, не вставай, — и вроде тон его смягчается, а все равно слова звучат, как приказ. — Я сейчас включу свет, тебе надо поесть.
Прежде, чем я успеваю обдумать его слова, Марк встает с постели и направляется к выключателю, установленному на стене у самой двери.
Яркий свет, озаривший комнату, слепит и вынуждает меня жмуриться и моргать. Привыкнуть получается лишь спустя несколько долгих секунд. Марк тем временем подходит к столу, берет с него деревянный кроватный столик и возвращается к моей постели.
— Садись, как тебе удобно.
— Я не хочу есть, — и зачем я только это сказала?
— Еся, я не спрашиваю, чего ты хочешь, я говорю: прими удобное положение, тебе надо поесть, — командует снова, но, заметив мое смятение, все же сбавляет обороты и продолжает мягче: — я что зря мотался за этой подставкой? — он указывает на столик в руках, и улыбается.
Смотрю на Марк и в очередной раз убеждаюсь, что у этого человека явно несколько личностей. И вообще странный он. Возится со мной зачем-то, с чужим, по сути, человеком. В квартиру вернул, в постель уложил, теперь вот кормить собирается, а я только и могу думать о том, что он попросит взамен. Не бывает в этой жизни ничего безвозмездного, за все приходится платить, мне ли не знать.
Ну не верю я в то, что молодому, весьма симпатичному, нет не так, красивому, очень красивому мужчине, доставляет радость возиться с чужой ему замухрышкой вроде меня. Не бывает так, чтобы кто-то по доброте душевной решил взять на себя заботу о незнакомом практически человеке. Все и всегда преследуют определенную цель. А с меня и взять, в общем-то, нечего, кроме анализов.
Разве что…
Марк обещал, конечно, говорил красиво, но нужно быть реалисткой. Не похож он на человека, неспособного оплатить услуги домработницы, чего только одна машина его стоит. Я знаю, в гараже у Кости таких целых три штуки было.
— Есь, я долго буду ждать?
Поднимаю на него затравленный взгляд, чувствую, как по спине проходится
— Прекрати трястись, как банный лист. Ты еще днем должна была поесть.
Смотрю на содержимое и, как в дебильном кино, у меня начинает урчать живот, громко так, с чувством. Марк даже не пытается сдержать смешок, ухмыляется довольно, взглядом меня сверлит.
— Кушай, не бойся, не отравлю.
— Здесь много.
— Еся, здесь всего лишь чашка куриного бульона с лапшой и свиная отбивная с салатом, — он закатывает глаза, и делает такое выражение лица, словно я сейчас какую-то несусветную глупость сморозила, — ешь давай, и не смотри на меня так.
Сначала беру стоящую в углу кружку, делаю несколько глотков уже остывавшего чая с лимоном, а после, взяв ложку и вздохнув, начинаю медленно есть. Для меня одной и правда многовато, мне и чашки супа достаточно будет, за глаза даже. Вслух я, конечно, этого больше не произношу, молча поглощаю бульон. Нужно заметить, очень вкусный, наваристый, такой мама делала, когда… пока еще жива была. Я и не помню, когда в последний раз вообще задумывалась о вкусе еды, когда в последний раз ею наслаждалась.
— Есь, ты нарочно?
— Что? — поднимаю глаза на Марка. Он, кажется, снова начинает злиться.
Да что с ним не так?
— Мясо, — кивает на тарелку с отбивной.
— Я потом.
— Потом ты скажешь, что наелась, — он говорит со мной, как с ребенком маленьким, а потом берет в руки, лежащие на столике нож и вилку, и принимается нарезать отбивную на небольшие кусочки. — Открывай рот, — нанизав кусочек мяса на вилку, приближает ее к моему лицу, — я жду.
Абсурд какой-то. Я ребенок что ли, чтобы меня с ложечки кормить? Возмущаться про себя я, конечно, возмущаюсь, но рот все же открываю.
Прожевываю кусок, невольно наслаждаясь его вкусом. Сочное, невероятно вкусное мясо просто тает во рту. И, кажется, мои эмоции ярко отражаются на лице, потому что в следующую секунду я встречаюсь взглядом с пристально смотрящим на меня Марком. И отчего-то лицо его кажется напряженным, словно он, стиснув зубы, едва сдерживает злость.
Да что я сделала-то?
Мне едва удается проглотить вставший в горле ком, потому что потемневший взгляд напротив пугает до чертиков.
— Что-то не так? — спрашиваю слишком тихо.
— Все нормально, — буквально цедит сквозь зубы, нанизывая второй кусок на вилку.
— Я сама, — тянусь к прибору и забираю его из рук Марка. Он, к счастью, не возражает.
— Пока не съешь все, я отсюда не уйду. А теперь ешь.
Спорить с ним не хочется, действительно проще просто все съесть. Пока ем, стараюсь не смотреть на парня, зато чувствую на себе его пристальный, прожигающий взгляд. Кожу лица буквально печет.
— Спасибо, — благодарю, прожевав и проглотив последний кусок.