Наука быть живым. Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии

Бьюдженталь Джеймс

— Как вы себя чувствуете с ним?

— Превосходно. Он очень добрый и сердечный человек. Мне действительно с ним нравится.

— Звучит очень корректно и формально.

— Ну, я не понимаю, для чего вам все это знать.

— Так почему бы не спросить меня об этом?

— Ну, так зачем?

— Вы спрашиваете меня, потому что я вам сказал или потому что вы хотите знать?

— О, черт побери. Я… Нет, подождите минуту. Я… хорошо. Беру свои слова назад. Я была смущена, рассказывая вам о Доне и обо мне, но не хотела говорить вам этого. Понимаю, что это

помогает говорить о вещах, которые смущают. Поэтому у меня нет вопросов.

Хорошо, что Луиза отдает себе отчет в своих мыслях. Я почти сказал ей об этом, но это поддержало бы ее привычку обращаться ко мне за одобрением. Поэтому я просто ждал.

— У нас не было секса. Мы не занимались любовью. Но мы целовались и обнимались, и это было очень здорово. Это было так долго. Я не знаю, влюблена я в него или нет, но мне нравится близость с ним, нравится, когда он прикасается ко мне и я прикасаюсь к нему. И он действительно такой милый человек, такой добрый и заботливый.

8 мая

На групповом сеансе Луиза попробовала поделиться некоторыми своими чувствами: одиночества и страха, что стареет, а так и не жила по-настоящему полной жизнью. Когда она рассказала о своем романе с Ральфом, Дженнифер услышала только, что Ральф был женат, и яростно набросилась на Луизу. Для женщины, которая организовала всю свою жизнь так, чтобы угождать другим, это переживание было экстремальным. Она смутилась, попробовала сначала объяснить, но вскоре стало очевидно, что Дженнифер не вразумить. Тогда Луиза разозлилась и начала защищаться. Как я ни был обеспокоен за Дженнифер, все же порадовался, увидев, как Луиза забыла о том, что нужно быть правильной и приятной, и смогла за себя постоять.

11 мая

Луиза явно была подавлена и как-то замкнута, когда вошла в мой кабинет. Она быстро легла на кушетку, вздохнула и несколько минут лежала молча. Я понял, что она плачет про себя. Никто из нас ничего не говорил. Наконец, она потянулась за салфеткой и начала говорить почти неслышным голосом.

— Внутри меня идет такая война, что я чувствую себя избитой и израненной. Я действительно чувствую себя совершенно внутренне разбитой. Я никогда не думала, что это может быть столь болезненно.

— Вы можете рассказать мне об этом?

— Я так запуталась. — Луиза заплакала еще сильнее. — Не знаю, как все это сказать.

— Просто как получится. Не пытайтесь пока привести все в порядок.

— Ну, после группового сеанса я подумала, что со мной все в порядке. Думала, что держу себя в руках. Я… Затем я пошла домой, легла, и тогда все ужасные вещи, которые я произнесла, вновь вернулись, и… О, я просто хотела умереть. Я продолжала думать о том, что сказала этой бедной женщине, которая так страдала. И думала, что вы и вся группа должны были, конечно, возненавидеть меня. Я не думала, что смогу еще раз прийти сюда, и знала, что никогда не осмелюсь больше появиться в группе. И… — Луиза замолчала и начала всхлипывать.

— М-м-хм-м. — Пусть все идет своим чередом.

— Затем я подумала, что должна

сразу же позвонить вам, сказать, что сожалею, выяснить, как связаться с Дженнифер, извиниться перед ней… Я чуть не позвонила вам посреди ночи. Но когда я стала думать о Дженнифер, мои чувства начали меняться, и… и внезапно я взбесилась. Так взбесилась, что стала думать: еще мало я ей наговорила, и поняла, что на самом деле не могу сказать, что мне жаль. Это было бы ложью. Но потом я подумала, что вы и все остальные, вероятно, возненавидите меня за это… О, я не знаю. Потому что прямо в разгар всего этого я…

— Вы…

— Я внезапно услышала, как вы спрашиваете меня: «Вы испытываете те чувства, которые бы мне хотелось, чтобы Вы испытывали?» — таким насмешливым голосом, какой у вас бывает иногда. И внезапно я… — Она замолчала, перестав плакать.

— М-м-м?

— Я ответила вам вслух: «Идите к дьяволу, Бьюдженталь! Я злюсь, и мне нет дела до того, кто об этом узнает». А потом я начала смеяться, прямо там, в темноте, лежа в постели, я смеялась вслух. Но потом вы сказали — я имею в виду, в моем воображении: «Вы рассердились, потому что знаете, что это мне приятно?» — и я не знала, а теперь…

— Теперь?

— Теперь, знаете, — удивленным голосом, — я чувствую себя лучше. Я имею в виду, прямо сейчас. Я хочу не думать вообще о том, что вы обо всем этом думаете, но я делаю это. И надеюсь, вы не сердитесь на меня и не испытываете ко мне отвращения. Но не думаю, что вы прогнали бы меня, даже если бы я была вам противна, и…

— И…

— И если вы попытаетесь, я буду бороться с вами тоже! Вот так! — Она повернулась ко мне и оскалилась. Я пытался не оскалиться в ответ, но не смог. И мы вместе расхохотались.

Затем я посерьезнел.

— Итак, вы закончили мне угождать, да?

— О, идите к черту!

18 мая

Луиза все больше втягивалась в борьбу с доктором Эллиотом. Его придирки были многочисленны и ничтожны. Ощутив в себе внутреннюю силу, она оказалась способной спорить с ним, но по-прежнему продолжала в целом угождать ему. В результате Луиза была вынуждена избегать кризисов и скандалов.

Тем временем ее отношения с Доном Веббером становились все более поглощающими и интимными. Я ощущал некоторую родительскую тревогу (как бы он не обидел мое дитя) и даже ревность (я надеялся, что он понимает: ему повезло, что ему достанется такая привлекательная женщина). Некоторое время я обдумывал эти свои чувства, пытаясь их осознать и спрогнозировать.

Сегодня Луиза действительно являла собой отраду для мужских глаз. Ее юбки стали намного короче, чем обычно, и она гораздо меньше заботилась о том, чтобы аккуратно их одергивать. Так что ее ноги были вполне открыты для обзора и ее новые яркие блузки гораздо больше подчеркивали ее грудь, чем та одежда, которую она носила раньше.

— Вы никогда не догадаетесь, что я делала прошлой ночью. — Мне показалось, что она сказала это слишком игриво. В этом было нечто преувеличенное.

— Что вы делали? Очевидно, это подходящий вопрос.