Наука быть живым. Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии

Бьюдженталь Джеймс

24 октября

Четверг был совсем другим. Когда я открыл дверь в приемную, я сразу почувствовал исходящие от нее волны гнева. Она не ответила на мое приветствие, не посмотрела на меня, прошествовала в кабинет, села на твердый стул у стола и посмотрела мне прямо в глаза.

— Я размышляла о вашем намерении уехать, о том, как вы в одностороннем порядке объявили мне об этом, и пришла к выводу, что вы бесцеремонны, безответственны и совершенно лживы. — Резкий, тяжелый удар прямо между глаз.

Я был в нокауте. Эта женщина не играла. Она в ярости и была намерена

продемонстрировать мне это. Я хотел возразить, объяснить, но внезапно почувствовал какую-то гордость за нее. Она не собиралась все это так оставлять. Это прорыв. И я почувствовал некоторое облегчение.

— Расскажите, каким я кажусь вам, Кейт, — попросил я спокойно, стараясь быть очень искренним сейчас.

— Хочу спросить вас: вы что, думаете, что имеете право зачем-то приглашать людей работать с вами, поощрять их к тому, чтобы они доверяли вам, настаивать на том, чтобы они относились к психотерапии как к главному событию своей жизни, а затем объявлять: «Я собираюсь уехать на время. Кто-нибудь другой позаботится о вас». Что дает вам право так относиться к людям? — Ее глаза сверкали, голос дрожал от напряжения, челюсти были сжаты.

— Кейт, я чувствую, вы всерьез разозлились на меня. Вы просто в бешенстве и обрушиваете его на меня с огромной силой.

Эх! Какой глупый, пустой ответ! Я хотел, чтобы Кейт знала: она по-прежнему важна для меня, я знаю, что она ведет себя сейчас абсолютно правильно, я не хотел говорить с ней покровительственным тоном или каким-то образом отстраняться от нее. Но мой ответ был ходульным, это был ненастоящий ответ. Сила ее чувств соединилась с моими собственными самообвинениями, я занял оборонительную позицию и заговорил скованно, принужденно и неловко.

— Доктор Бьюдженталь, я задала вам вопрос. Будьте любезны ответить.

— Вы правы, Кейт, я вам не ответил. Думаю, сила вашего гнева поразила меня настолько, что я почувствовал сожаление, вину и…

— Вы собираетесь отвечать на мой вопрос, доктор Бьюдженталь? — Холодно, настойчиво. Вопрос не имел значения; решающим было ее противостояние мне. Она не примет никаких «терапевтических» реплик. Но мне было тяжело решиться дать ей единственный настоящий ответ.

— Кейт, я бьюсь над этим вопросом уже больше месяца. И не знаю наверняка, имею ли такое право. Я пытаюсь сказать Вам и другим людям, с которыми работаю, что они должны знать и уважать свои собственные потребности, пытаясь нести ответственность в отношениях с окружающими, и…

— И вы решили, что с вашей стороны будет ответственно уехать сейчас, потому что это отвечает вашим интересам. Понятно.

Кейт говорила чуть менее резко, но смотрела на меня все так же пристально. Я чувствовал себя так, как будто она коснулась меня кончиком шпаги и собиралась проткнуть при первом же моем движении.

— Я пытался, Кейт. Пытался думать о потребностях всех людей, с которыми работаю, и о своих собственных. Насколько мне это удалось, не знаю. Знаю только, что вы чувствуете себя обиженной и злитесь на меня.

О, ба! Я по-прежнему говорил скованно и деревянно. Я скован, скован своим сожалением, чувством вины и двусмысленности. Мне бы действительно хотелось, чтобы Кейт сохранила ко мне добрые чувства, но еще больше мне хотелось помочь ей достичь тех целей, над которыми она — вернее, мы — так

усиленно работали. Сейчас все это могло рухнуть. Черт, меня учили не расстраиваться так сильно из-за пациентов. Я не должен был позволять моим чувствам вмешиваться в дело. Но я позволил. И я не до конца честен с Кейт. Я вынужден быть таким. Не хочу указывать ей на разницу между ее потребностями и моими: это было бы слишком жестоко.

Кейт сидела молча, напряженно наблюдая за мной.

— Да, я обижена и, полагаю, зла на вас. Я думала, вы более ответственны, чем оказалось.

— Кейт, вы чертовски рассержены на меня, и я не виню вас за это нисколько. Все это так, верно?

— Как же так, доктор Бьюдженталь? В прошлом году, когда я хотела уехать на семинар, который отвлек бы меня от терапии на месяц, вы были против и настаивали на том, что для меня важнее находиться здесь. Как же так? Было ли это более важно для меня, или это более важно для вашего банковского счета? — Она говорила холодно, была готова отразить любой ответный удар и биться раунд за раундом. Кейт бессознательно подталкивала меня к тому ответу, который я не хотел давать.

— Я действительно полагал, что это наилучший совет, какой бы я мог вам дать.

— Как же получается, что я не могу уехать на месяц, а вы можете уехать на год? — Вот оно: Кейт добралась до сути. У меня больше не было возможности увиливать.

— Потому что, Кейт, ваша терапия — самая важная вещь в вашей жизни, но не самая важная — в моей.

Вот он, корень всего, такой суровый, горький и подлинный. Я почти пожалел о том, что сказал так, нужно было сказать по-другому. Хотя я испытывал странное удовольствие оттого, что высказался столь прямо, я также был испуган: следовало ли наносить ответный удар?

Кейт сидела совершенно неподвижно. Очень внимательно смотрела на меня, размышляя, затем кивнула.

— Конечно, это так. Я была довольно глупа, не так ли? — Она взяла сумочку, внезапно поднялась и направилась к двери.

— Кейт, куда вы? — я поднялся.

— Не беспокойтесь. — Она открыла дверь.

— Кейт, вернитесь.

Она не ответила. Она уже была в коридоре, открывала входную дверь.

— Кейт, я оставлю за вами ваше завтрашнее время.

— Нет. — Она остановилась, полуобернувшись. — Нет, в этом нет необходимости. Я позвоню доктору Ласко или кому-нибудь еще, если мне понадобится с кем-нибудь что-нибудь обсудить.

— Нет, Кейт, я не хочу так все заканчивать. Я сохраню за вами ваше время и надеюсь, что вы придете.

— Как угодно. — Она ушла.

25 октября

В пятницу она не появилась. Я снова колебался, звонить ли ей. Если это будет выглядеть так, как будто я преследую ее, не придется ли ей бороться со мной? Тогда она не сможет позвонить мне, когда будет действительно в этом нуждаться. Если я не буду пытаться разыскать ее, не подумает ли она, что я перешагнул через нее, не подтвердит ли это ее мнение обо мне как о бездушном и нечутком? За и против, да и нет. Я так и не принял решение. Ее время прошло. Я встретился с двумя другими пациентами, но мои мысли были заняты Кейт. Я позвонил ей домой, никто не ответил. Я позвонил в ее лабораторию. Доктор Маргейт звонила и предупредила, что не придет сегодня. Что-нибудь передать? Нет.