Наука побеждать
Шрифт:
— Вы будете сильно удивлены, поручик, — загадочно улыбнулся Ди, — узнав, какие животные обитают вокруг нас. Вот, например, вы назвали геральдического камелопарда, которого все представляют себе помесью верблюда и леопарда. А ведь на самом деле так называли жирафа. Единорог, по-китайски цилинь, что также значит — жираф. Просто люди в прошлом наделяли животных необыкновенными способностями, исходя из их необыкновенного облика. Разве не чудесен жираф? — голос графа вновь изменился, став удивительно детским. — Расцветка, длина шеи, он просто удивителен!
Его восторг прервал новый взрыв. Кажется, неподалёку выстрелили
Девушка-кошка, кажется, та самая, что прыгнула мне на колени вчера, грациозно подошла к окну и принюхалась. Её тонкий носик чуял кровь, что лилась сейчас на парижских улицах.
— Кстати, граф, — сказал я, когда грохот пушечной стрельбы притих, — а как вам удалось пережить семьсот восемьдесят девятый год? В те смутные времена казнили дворян десятками каждый день. А вы, как я слышал, держали магазин с таким провокационным названием вполне открыто.
— Мои звери всегда защищали меня, — ответил граф. — На меня несколько раз пытались напасть, даже магазин дважды поджигали, не хочу об этом вспоминать… — отмахнулся он.
— А отчего вы не перебрались из Парижа? Так любите этот город?
— Хороший город, — согласился Ди, — хотя в восемьдесят девятом, он потерял большую часть своего шарма. Однако в то время покинуть Париж было равносильно приговору для большей части моих зверей. В городе достать для них пропитание куда проще, нежели в охваченной гражданской войной стране, где каждый крестьянин сначала выстрелит из мушкета, а уж после станет разбираться, кто к нему пришёл. К тому же, я не люблю путешествовать, перемена мест — сильно утомляет меня.
— Однако из Пруссии, где вас так привечал король Фридрих, кстати, давний враг моей Отчизны, вы всё же уехали. Хотя он и даровал вам дворянство.
— Берлин опротивел мне, — скривился Ди. — Его вдруг наполнили неприятные люди в сером, вроде тех, от кого вы меня спасли давеча. Они стали развешивать на перекрёстках оскорбительные лозунги, вроде: «Пруссия для пруссаков!» или «Смерть расово неполноценным!». И вы знаете, поручик, у них нашлось немало сторонников. Стали нападать на евреев, особенно богатых, хотя, как я понял, это у вас, в Европе, нечто вроде традиции. — Ди улыбнулся. — Несколько раз и на меня напали, безрезультатно, впрочем. Однако меня это стало утомлять, и я решил покинуть Берлин ради Парижа. Тем более, времена были вполне спокойные, и моим животным в пути голод не грозил.
— Их быть не должно, — заметил вдруг юноша, валявшийся на диване в удивительной позе — кверху ногами, закинутыми на самую спинку, и головой почти у самого пола. — Не должно, — повторил он. — Не место им здесь.
— Кого? — удивился я, позабыв даже уличить графа в несовпадении времени и его возраста.
— Немцев в сером, — пояснил он, теряя всякий интерес к нашей беседе.
— Но вы, граф, — всё же вспомнил я, — не ответили насчёт Фридриха Второго. Вы уж простите, но вы слишком молодо выглядите для человека, который продал молодому прусскому королю некого зверя, за что и получил титул.
— Каюсь, — повесил голову Ди, — солгал вам. Титул графа получил не я, а мой отец, живший тогда в Берлине. Я тогда был ещё совсем мал, но хорошо помню бравого молодого дворянина
— Но утверждают, что это были вы, граф, — настаивал я.
— Поглядите вон туда, — указал рукавом Ди на западную стену дома, где висели портреты. — Как вы думаете, кто изображён на левом верхнем. Групповом, — уточнил он.
Я посмотрел на портрет. На нём были изображены трое в костюмах XVIII века. Молодой человек в мундире прусского кирасира и девушка в платье ампир были мне знакомы, в отличие от стоявшего за ними китайца. Сначала я не узнал его из-за европейского платья и лёгкого плаща-пальто с пелериной, однако это был не кто иной, как граф Ди собственной персоной.
— Это вы, конечно, — сказал я ему напрямик.
— А вот и нет, — рассмеялся он. — Вовсе нет. Это очень хорошо показывает, как вы, европейцы, видите нас, людей с дальнего востока. Мы для вас все на одно лицо. Вот потому меня и перепутали с моим отцом, когда я занял место в магазине после его отъезда на Родину.
Девушка-кошка с интересом следила как под самыми окнами магазина люди в блузах, какие носят рабочие, поспешно складывали баррикаду из мебели, которую вытаскивали из соседних домов. В сторону «Графа Ди» никто даже не смотрел. Вооружены повстанцы были древними мушкетами с кремнёвыми, колесцовыми и даже фитильными замками и самым разнообразным холодным оружием. Эта картина живо напомнила мне о форте паладинов в Испании. Особенно из-за мелькавших среди рабочих блуз серых и чёрных мундиров. Руководители новой французской революции были ясны.
— Вы всё ещё недовернете мне, поручик, — заметил граф. — Меня это даже обижает. Я пустил вас в свой дом, угостил чаем, а вы вываливаете на меня гору каких-то нелепых подозрений, устраиваете допрос, будто я преступник.
— Мало нам агентов Сюрте и «общественных спасителей» было, — протянул со своего места хищный баран по имени Тотэцу. — Теперь ещё этого поручика принесло с его обвинениями. Граф, дайте мне его съесть.
— Подавишься, — в том ему ответил я.
Тотэцу показал мне клыки. Даже в человеческом облике они были весьма впечатляющими, и я невольно потянулся к рукоятке «Гастинн-Ренетта».
— Поручик, — остановил меня граф, — если вы достанете оружие в моём доме, двери мои навсегда будут закрыты для вас.
— Простите, — смутился я. — Я не хотел оскорблять вас. Однако ваш зверь явно провоцирует меня.
— Ах, поручик, — улыбнулся граф, — Тотэцу типичный представитель своего вида. Он дик и необуздан. Кстати, он, действительно, питается человечиной.
— Вы покупаете ему смертников из тюрем и нищих с кладбища Пер-Лашез? — ехидно поинтересовался я.
— Нет, — совершенно серьёзно ответил граф. — Я покупаю Тотэцу сырое мясо — и он вполне доволен. Не так ли, Тотэцу?
— Так, так, — покивал хищник, — но я бы не отказался от человечьей ноги. Этот парень вполне славно прокоптился на войне. Он бы мне подошёл.
— От него больше не пахнет так приятно, — бросила от окна кошка, внимательно глядящая на улицу.
Рабочие достроили баррикаду и занимали позиции. Неловко, как умели. Серые и чёрные солдаты руководили ими, однако подчинялись им неохотно и руководители рабочих часто спорили с командирами.
— Их раздражает, что ими командуют немцы, — сказала кошка. — Может дойти до раздоров в их рядах. Обожаю такие раздоры! Крови льётся куда больше!