Наука побеждать
Шрифт:
— Молодец, парень, — сказал мне Макарыч, — лихой казак из тебя б вышел! Вперёд! Дальше венгра рубать!
Остальные схватки этого лесного боя, по крайней мере, те, в которых участвовал я, были короткими и безрезультатными. Однако казаки всё же порубали гусар, хотя дивизион понёс изрядные потери, был сильно обескровлен.
— Хватит, казачки, — сказал войсковой старшина Смолокуров, — погуляли и будет. Пора до дому. Прорываться будем!
— Самое то, войсковой старшина! — крикнул молодой вахмистр. — Латинские гренадеры бегут! Вот там, в четверти версты налево.
—
И дивизион, в котором казаков не набралось бы и на полную сотню, пустили уставших коней намётом. Лошади хромали, дышали тяжело, даже мой великолепный жеребец проявлял явные признаки усталости. Бегущих цесарцев мы встретили ещё в почти вытоптанном подлеске. Цвет армии Священной Римской империи — гренадеры, удирали, бросая мушкеты и срывая гребнистые каски. Казаки рубили их, но походя, не особенно отвлекаясь от основного занятия, скачки на всей доступной лошадям скорости.
Так мы и налетели на французских драгун. Дело едва не дошло до рукопашной, из-за взаимного непонимания. Казаки готовы были накинуться на любого, не говорящего по-русски. Французы же, разгорячённые схваткой, не очень-то понимали, кто перед ними, и, кажется, приняли казаков Смолокурова за каких-то венгерских всадников или кого-то в этом роде. И только моё знание французского спасло ситуацию. Нас пропустили, и до штабного холма я добрался без проблем, на полпути расставшись с казаками, направившимися на позиции нашей лёгкой кавалерии.
— У вас, Суворов, просто талант, — поприветствовал меня Барклай де Толли. — Настоящий талант влипать в истории и выходить из них живым, хотя шансов на это очень мало.
— Не смотря ни на что, вы сберегли моего коня, первый лейтенант, — усмехнулся Бонапарт. — Похвальное качество.
— Вы ранены, Суворов, — продолжал Барклай, — отправляйтесь в лазарет, пусть вам наложат полноценную перевязку.
— Я вполне могу оставаться в строю, — набравшись наглости, возразил я.
— Не забывайтесь, штабс-капитан, — осадил меня генерал-лейтенант, — ваши приключения, вижу, вскружили вам голову. Я отдал вам приказ. Выполняйте!
— Виноват! — отдал я честь. — Выполняю, ваше превосходительство!
Оставив коня какому-то унтеру, я отправился в лазарет. А там царил сущий ад. Фельдшера носились туда-сюда с носилками, на которых иногда лежали даже по двое-трое человек. На дальней стороне росло зловещее поле трупов. К палаткам и вовсе было страшно подходить.
— Что у вас, молодой человек? — обратился ко мне врач, тщательно моющий руки в тазу с красноватой от крови водой. — Ну что вы застыли, как истукан?! — прикрикнул он на меня. — Или вам язык в бою оторвало?
— Нет, — ответил я, вид, наверное, у меня был наиглупейший. — Меня генерал-лейтенант отправил на перевязку.
— Ступайте в палатку, — сказал мне доктор, снова и снова проходясь мылом по ладоням. — Фельдшера вас перевяжут.
— Есть, — сказал я.
Чтобы войти в пропахшую кровью, потом и болью палатку, мне пришлось перебороть себя. Даже в атаку ходить было легче. Там я попал в сильные руки фельдшеров. С меня сняли мундир, стараясь причинить как можно меньше
— Юноша, прекратите это глупое позёрство. — Он положил мне руку на плечо. — Кричать от боли это вполне естественно. Слышите меня, вполне нормально. Так что хватит зубы портить. Кричите.
И я не выдержал. Когда фельдшер в очередной раз ловко и сноровисто сделал стежок, зашивая рану на плече, я закричал. Я вопил, самозабвенно отдаваясь своей боли, хотя, сказать по правде, она не была столь уж сильна. Крик помогал переносить её куда легче.
Но вот жуткая экзекуция завершилась, фельдшера помогли мне надеть мундир, и врач сказал мне:
— Приходите на перевязку каждое утро. И старайтесь особенно не напрягаться в течение недели-двух, ранение правого бока у вас изрядно глубокое и швы могу разойтись. Если вдруг, не приведи Господи, из-под повязки пойдёт кровь, немедленно обращайтесь в госпиталь, пусть это будет хоть посреди битвы. Открывшееся кровотечение из-под разошедшихся швов убьёт вас. Вам ясно, юноша? Никакого пустого геройства, полчаса промедления будут стоить вам жизни. Я, вообще, не понимаю, сколько у вас здоровья, что вы с таким ранением и перевязкой из полотна и корпии столько протянули, да ещё и дрались, небось, преизрядно. Но как бы то ни было, этот запас вы сегодня весьма сильно преуменьшили. Такими темпами будете расходовать и дальше, вовсе без здоровья останетесь.
Прочтя мне эту весьма поучительную лекцию, врач удалился к какому-то пациенту, лежащему на столе, на ходу отдавая фельдшерам команды, от которых у меня всё внутри похолодело. Судя по словам «пила» и «ремень в зубы», несчастному сейчас будут что-то ампутировать. А ведь у них только водка или чистый спирт, которые немного притупляют боль. Я пожелал бедолаге, как можно быстрей потерять сознание, и поспешил обратно на штабной холм.
— Ну, что я вам говорил, генерал, — Бонапарт, похоже, пребывал в приподнятом настроении, — и без всякой немчуры мы перебили цесарцев. Их фланги рассеяны, центр едва держится, кавалерия разбита и обескровлена. Фон Лихтенштейна уже ничего не спасёт.
— Однако мне не нравится поведение Блюхера, — Барклай де Толли был, напротив, изрядно мрачен. — Если бы он хотел принять участие в разгроме и отделаться малой кровью, то пора бы и атаковать. Хотя бы пустить знаменитых своих гусар и рейнскую конницу на бегущих цесарцев. Получился бы идеальный вариант. И в битве поучаствовали, и потерь бы практически не понесли.
— Бросьте, генерал-лейтенант, свой пессимизм, — усмехнулся Бонапарт. — Он излишен.
Однако пессимизм Барклая де Толли был вполне оправдан. Не прошло и пяти минут с того момента, как я вернулся на штабной холм и доложил о себе, как с левого фланга примчался окровавленный кирасир в прорубленной кирасе. Белый колет его был залит кровью и покрыт пороховой гарью.