Навь и Явь
Шрифт:
Погода, словно повинуясь приказу свыше, разгулялась, небо расчистилось, и среди поблёскивавших луж на главной площади за какой-нибудь час возвели пирамиду из новых сухих дров – чтобы уж точно всё прошло без накладок, раз на похороны прибыла неизвестная, но могущественная госпожа. Пока незнакомка поднималась к телу, лестницу страховали телохранители. Из-под края плаща показался изящный сапожок с высоким каблуком и острым мыском, и в животе у Северги ёкнуло: восхитительные очертания голени позволяли дорисовать в воображении и всё остальное, не менее совершенное. Но что за легковесные думы одолевали Севергу?
Влиятельная незнакомка между тем поднялась на самый верх и склонилась над телом. Она долго, внимательно всматривалась в мёртвое лицо Икмары, дотронулась затянутой в перчатку рукой до её лба, пропустила между пальцев прядь волос, а потом молча, знаком потребовала зажжённый светоч. Телохранитель тут же подскочил к госпоже и вручил ей требуемый источник огня.
Одновременно с незнакомкой к костру подступили старшие ученики с такими же светочами. По другой лестнице поднялся Боргем, и они с закутанной в покрывало женщиной долго смотрели друг другу в глаза, стоя по разные стороны тела. Факелы трещали в их руках, и никто из них не решался первым поджечь последнее ложе Икмары. Наконец рука отца дрогнула и опустилась, пламя рьяно принялось лизать дрова, и гостья поступила по его примеру – поднесла свой светоч к краю смертного ложа.
Старшие ученики ждали только знака. Гостье при спуске с лестницы учтиво подали руку её телохранители, а Боргем слез сам, неуклюже переваливаясь. Кивок головы – и два десятка светочей подпалили дровяную пирамиду. Хорошо просушенные дрова весело затрещали, занимаясь, и вскоре посреди площади ревел столб пламени, дерзновенно устремляя светло-рыжие языки к воронке в небе.
Заворожённая его жаркой мощью, Северга не заметила, как рядом с ней оказалась властная незнакомка. Вздрогнув и опомнившись, женщина-оборотень повернулась к ней и опустилась на колено в порыве почтения. Она была удостоена великой чести коснуться губами руки со слегка оттопыренным мизинцем, царапнувшим ей щёку. Сквозь бархатную ткань перчатки чувствовалось тепло. Даже странно: в глазах – кромешный лёд междумирья, а руки обычные, как у всех – тёплые.
– Это Северга, дочь Вороми, одна из лучших… гм, выпускников школы, – пробасил Боргем, поколебавшись и всё же выбрав мужской род. – Икмара была её наставницей на начальной ступени обучения.
Милостивым кивком Северге был дан знак встать. Незнакомка оказалась несколько ниже её, и Северга смутилась оттого, что ей приходилось смотреть сверху вниз на столь высокопоставленную гостью.
Незнакомка, сев в переносной кузов, задёрнула кружевную занавеску на дверце, и восемь дюжих псов, подняв ложе госпожи за жерди, умчали её прочь с места похорон. А Боргем, вручив Северге скреплённый печатью свиток и кошелёк, сказал:
– Тут тебе приказ от Великой Госпожи Дамрад.
Северга сломала печать и развернула свиток. Это был приказ о месячном отпуске в награду за храбрость, проявленную в походе. В кошельке звякали отпускные деньги.
Дома ничего не изменилось: мать всё так же пропадала на работе, отец
Когда Северга, высокая, мрачная, в чёрном плаще и тёмных доспехах, вошла и сняла шлем, шум застолья унялся: все уставились на грозную женщину-воина. Отец только по воцарившейся тишине догадался повернуть голову; если бы не это, он даже не посмотрел бы в сторону Северги: ну, вошёл кто-то и вошёл. Гости приходили и уходили, он давно не обращал на это внимания.
– О, а кто это? Ребята, да это же моя дочурка, едри её в хлебало, домой вернулась! – воскликнул он с пьяненькой слащавостью. – Ну что, Северга, навоевалась уже? Или так, на побывку?
– В отпуск, – кратко ответила женщина-оборотень.
– А-а… Ну тогда садись, выпей с нами, вояка! – Отец хлопнул по столу ладонью. – Эй, там, засранцы! Налейте моей дочери полный кубок! Чтоб до краёв было!
Северга присела к столу с неохотой, брезгливо приняла залапанный множеством жирных пальцев кубок. Отпив несколько глотков горького, забористого зелья, она отставила его в сторону.
– Ну, расскажи, что видела, где бывала, – подпирая кулаком подбородок, сказал отец. – Что там поделывает войско нашей Владычицы? Как успехи?
– Успехи есть, – нехотя бросила Северга. – Изрядные. Весь юг Западной Челмерии, считай, уже наш.
Отец цокнул языком и щёлкнул пальцами, как бы говоря: «Ну? Разве следовало ожидать чего-то другого?»
– Говорили же им: сдайтесь сами, – прогнусавил он. – Согласились бы на тихое, мирное присоединение – не потребовалось бы лить кровь! Если наша Владычица обещает стране процветание и благополучие под своим мудрым управлением, лучше это принять как подарок. О! Предлагаю выпить за нашу славную Госпожу Дамрад!
Конечно, каждый счёл святым долгом осушить свой кубок до дна; Северге не доставляло никакого удовольствия пить в этом обществе, но тост за Владычицу она не могла пропустить. Как она и ожидала, к ней начали приставать с просьбами рассказать какую-нибудь занимательную историю. А что она могла рассказать? О том, как стрела, попав в прорезь забрала шлема, вонзилась Икмаре в мозг? Или о том, как девушка в голубом кафтанчике взвизгивала при каждом ударе меча, сносившего голову с плеч?
– Когда отрубают голову, тело ещё некоторое время двигается и может даже пройти несколько шагов, – сказала она. – Мы брали приступом Чахрев. Один из защитников города снёс черепушку с плеч нашему воину. Кровища из разрубленной шеи – струёй. Так наш, уже обезглавленный, насадил чахревца на свой меч, как на вертел. Прямо в сердце. Вот так они и убили друг друга.
Слушатели, видимо, ждали какой-нибудь забавной байки; от этого рассказа все примолкли, улыбки сбежали с лиц, кто-то даже побледнел. Отец за кашлем в кулак попытался скрыть приступ тошноты.