Наваждение – книга 2

Вольски Пола

– Ваша правда, господин.

– Печально, но сейчас такие истории в порядке вещей. Стало быть, пришлось тебе вскоре просить подаяния?

– Ага, господин, пошла с протянутой рукой.

– И небезуспешно, как я понимаю. А скажи-ка, милочка, как Прикажешь тебя называть?

– Карт, господин.

– Что ж, при нынешнем раскладе сей псевдоним сойдет не хуже любого другого.

Элистэ сделала вид, то не поняла мудреного слова.

– А знаешь ли ты, малышка Карт, почему тебя сюда привели?

– Потому как я схлестнулась с одной из ваших и наставила ей синяков.

– Увиливать не имело смысла. – Но, истинное слово, мастер Лишай, она первая начала. Я, право, не хотела ее так отослать.

– Не

хотела? Прискорбно слышать, я-то думал, что ты умеешь за себя постоять. Впрочем, это неважно, внешность Карги Плесси Значения не имеет. Небольшое уродство даже поможет ей выручать сверх обычного. В этом смысле ты оказала услугу как ей, так и мне. Могла бы оказать и большую, вырвав ей глаз, однако бессмысленно горевать об упущенных возможностях. Ты знаешь, почему Плесси набросилась на тебя?

– Ну, она, кажись, говорила, что я ее монетку присвоила. Вроде как позарилась на ее кровное. Побиралась на ее участке, и все такое. Но клянусь, я вовсе не хотела, я извиняюсь и больше такого не сделаю. Клянусь, мастер Лишай, я теперь ни ногой на Воздушную улицу.

– Прекрасно, но ты, милочка, по-прежнему не понимаешь самого главного. Что Воздушная улица, что улица Водокачки, что Парабо или площадь Дунуласа – все едино. В любом квартале Шеррина ты окажешься на чужом участке. Нищее братство владеет исключительным правом просить милостыню в черте города. Привилегией «доить», как мы именуем сей промысел, пользуются только члены Братства, а оно, хочу заметить, бдительно и ревностно защищает свои традиционные прерогативы. С самозванцами, одиночками и нарушителями Братство обходится круто, весьма круто. А ты, малышка Карт, как раз и есть такая самозванка.

– В жизни не знала, чтобы люди побирались с чьего-то там дозволения.

– А теперь вот знай, и, полагаю, это знание пойдет тебе на пользу.

– На пользу, как же!

Истинный смысл предупреждения привел Элистэ в ужас. Он лишал ее единственного оставшегося способа зарабатывать на жизнь. Над ней опять нависла непосредственная угроза голода, и это – после всего, что ей довелось вынести, – было несправедливо, чудовищно несправедливо. На секунду возмущение пересилило ужас, и она даже рискнула сердито посмотреть на Лишая. Он же наблюдал за ней самым пристальным образом. Словно раскладывал ее по полочкам и в то же время, как ей показалось, забавлялся этим. Но его взгляд хотя бы не таил в себе ни вражды, ни угрозы. Если она постарается, то ей, быть может, удастся пробудить в нем сочувствие. В конце концов, какой ни на есть, а он мужчина, и поэтому – как знать? – вдруг способен принять к сердцу мольбу женщины, даже такой, как она, грязной и оборванной. Во всяком случае, попытаться стоило. Устремив на него умоляющий взор своих выразительных глаз, она тихо сказала:

– Но, мастер Лишай, мне-то что остается? Я уж как ни искала, но работы нигде нету. Раз уж нельзя побираться, как же мне быть?

– От голода умереть – чем плохо?

«Ну и дрянь!» Но на лице, на лице – все та же мольба:

– Ой, господин, неужто вы позволите мне с голоду помереть? Неужто у вас сердце из камня? Ни в жизнь не поверю! А я-то думала – такой кавалер – из приличных…

– Вот как?

«Да никакой ты не кавалер».

– Истинное слово, господин мой. Вся надежда у меня, что вы поймете мое положение и сжалитесь. Помогите мне, мастер Лишай! Ну, так прошу, так прошу!

Как бы сейчас пустить слезу? Ой, как нужно… Она вспомнила бабушку в забрызганном кровью подвале у тела кавалера во Мерея, и слезы сами полились обильным потоком.

– Гениально, дитя мое. Просто, естественно, берет за сердце. Слезы всегда срабатывают. Дивно. – Лишай снова выжал губку на язвы, и Красноватые ручейки потекли по его груди. – Очаровательные

твои мольбы тронули мое сердце. Кто бы мог устоять перед этими обильными слезами? Я уж никак, а потому готов прийти тебе на помощь.

– Значит, вы скажете своим, чтоб они от меня отстали? – спросила Элистэ, радуясь появившейся надежде.

– Ну-ну, не совсем. Попрошайничество в Шеррине остается исключительным правом Нищего братства, таков закон Если хочешь доить на улицах, ты должна вступить в Братство, а это не так-то просто. Братство не может принимать лишних людей, иначе остальным меньше достанется. И все же тебе мы, пожалуй, местечко выкроить сможем.

– Как? Вы примете меня в Нищее братство?

– Может быть. Но не обольщайся Если это и произойдет, то лишь в порядке исключения. В твоем случае, как мне кажется, это оправдано. За тобой, милочка, следили не один день, и все наблюдавшие единодушно отметили, что ты умеешь потрясающе себя подавать. Молящий взор красавицы в беде, безмолвный намек на лучшие времена, что знала бедняжка, – все это действует безотказно. А прием с окровавленным платочком – это вообще восхитительно, тут чувствуется настоящая профессионалка. В прирожденных талантах тебе нельзя отказать. Такие способности заслуживают дальнейшего развития, поэтому мы готовы принять тебя в наше Братство.

– Ой, как же это?

Мысли теснили одна другую. Она, Возвышенная Элистэ во Дерриваль, – и вдруг законная попрошайка? Унизительно, нестерпимо. Однако, с точки зрения здравого смысла, предложение не так уж и плохо. Она все равно побирается, по крайней мере в настоящее время, и если занятие это будет признано за нею, ей нечего опасаться. Противостоять Братству она никоим образом не может, поэтому лучше вступить в него. Шерринские нищие бывали повсюду, все видели и знали. В столице для них не было никаких тайн. Нищее братство могло знать о другом тайном ходе, или ином пути через кордоны, или о способе обмануть Чувствительницу Буметту. Вдруг Элистэ удастся выбраться из Шеррина и присоединиться к другим Возвышенным в Стрелле или возвратиться в Дерриваль, где чары дядюшки Кинца надежно защитят ее от крайностей революционного энтузиазма? Нет, в общем и целом совсем неплохая мысль.

– И что от меня потребуется, господин?

– Поклясться, что будешь соблюдать наши законы, подчиняться им и хранить в тайне. Считаться с привилегиями и правами на участок коллег по Братству. В свою очередь, тебе тоже выделят участок, и в его границах ты станешь полной хозяйкой. Раз в неделю ты будешь передавать пятую часть всего полученного моему личному представителю…

– Не много ли – целую пятую часть?

– Административные расходы, милочка, они ведь немалые. Впрочем, процент отчисления установлен раз и навсегда, тут не о чем спорить. И не советовал бы тебе пытаться утаить что-либо от заработанного, это сразу станет известно. Если что неясно, попроси объяснить Безносую Флаут или Косомордого Брионна. Они дадут тебе добрый совет.

– Слушаюсь, господин.

– Вот и умница. И раз уж мы пришли к взаимопониманию, остается лишь уточнить некоторые мелочи и подобрать участок. Я полагаю – в каком-нибудь состоятельном квартале, где ты, болезненный увядший цветочек, сумеешь собрать наилучшую жатву. Там твой образ Чахоточной Гризетки тронет не одно сострадательное сердце. Впрочем, однако, – протянул Лишай, словно эта мысль только что пришла ему в голову, – боюсь, как бы мы с тобой не продешевили Вот я приглядываюсь к тебе – и за грязью, тряпьем и сероватой бледностью недоедания различаю куда большие возможности. Если тебя отмыть, прилично одеть и с неделю покормить – интересно, что предстанет нашим взорам? Мы, пожалуй, найдем для тебя промысел повыгодней, чем дойка. Да, я просто в этом уверен.