Наваждение

Бурцев Андрей Борисович

— Мы вынуждены забрать у вас эти бумаги, — твердо сказал Вольфрам, показывая на листы.

— Да, конечно, они же ваши, — с легкостью согласился Дымов.

— Ну, а что, все-таки, могут означать эти записи?

— Ах, если бы я знал!

— Когда Кулагин принес вам эти документы?

— Да буквально перед смертью.

— Какие странности в поведении Кулагина вы замечали в последнее время? — Вольфрам продолжал сыпать вопросами наугад, надеясь на какую-нибудь зацепку.

— Да никаких. Если не считать того, что

он весь — сама Странность. И это еще мягко сказано. Хотя…

В глазах Дымова что-то мелькнуло. Вольфрам ощутил это скорее интуитивно, чем понял по взгляду. Он даже вспотел, подстраивая прибор, чтобы не навредить клиенту и в то же время заставить его выложить информацию, к которой даже под воздействием «либерализатора» у Дымова было весьма неоднозначное отношение.

— Это, конечно, какая-то ерунда… — Профессор побледнел.

— Что? Говорите, что вам кажется?..

Вольфрам решил полностью выключить прибор, дать Дымову секунду-две на то, чтобы думать свободно, а затем снова вернуть прежний уровень. Анисимов, догадавшись, что происходит, издал возглас и даже приподнялся, желая остановить своего заместителя, но Вольфрам и сам понял, что совершает ошибку. К сожалению, было поздно. Профессор покачнулся, и в этот раз пришлось подхватить его, чтобы тот не рухнул на пол.

— Убирайся к черту со своей писаниной!.. — едва разобрал Вольфрам прерывистый хрип Дымова. Директор института в его руках окончательно раскиснул и затих.

Они вытащили Дымова из кресла и переложили на диванчик.

— Теперь он очнется не раньше, чем к концу дня. Ты забыл, он же пьян! Ты не должен был так делать!.. — укоризненно начал Анисимов.

Вольфрам стоял перед ним, опустив голову. Хотелось взорваться оправданиями, но он дал себе слово терпеть любые упреки, тем более, когда они справедливы.

Неожиданно по селектору раздался голос секретарши, хотя полчаса назад Дымов, уединившись в своем кабинете с двумя важными посланцами глубоко засекреченного учреждения, требовал не беспокоить его, — Вадим Петрович! Простите, что вмешиваюсь. Вам только что звонили вчерашние товарищи. Велели, чтобы вы никуда не отлучались. Они придут забрать какие-то бумаги.

Агенты приняли это к сведению.

Анисимов настроил речевой процессор коммуникатора и, воспользовавшись селектором, голосом Дымова объявил:

— Спасибо, Любушка. Проводи гостей. И можешь идти домой!

Перед тем как выйти в приемную, Вольфрам перевел «либерализатор» в многополевой режим, рискуя большой мощностью испортить прибор. Впрочем, тот подействовал мгновенно — секретарши Любушки в приемной не было. Поспешив воспользоваться предложением, она даже забыла свою сумочку.

Секретность была соблюдена, и теперь никто, кроме самого Дымова, не свяжет его странный глубокий сон с появлением двух неизвестных посетителей. В том, что директор не сможет рассказать ничего конкретного, Вольфрам не сомневался. Даже если

те, кто дал профессору бумаги Кулагина, попытаются развязать ему язык.

Уже выйдя из института и углубившись в парковую зону, Вольфрам заметил подъехавшую к зданию новенькую черную «Волгу».

— Похоже, к Дымову.

— Вовремя успели.

Было далеко и не разобрать, но почудилось что-то знакомое в фигуре одного из тех, кто вышел из машины. Вольфрам не успел разглядеть. Шеф потянул его за собой.

— Увидел что-то? — спросил тот чуть позже.

— Да так. Показалось.

Глава 7

«… граф Василий Перовский, после того как узнал Виткевича поближе, произвел его в офицеры, сделал своим адъютантом и посылал несколько раз с поручениями в киргизские степи и даже два раза в Бухару. Первый раз, зимой, в киргизской одежде, сопровождаемый двумя преданными киргизами, он совершил за 17 дней переход в Бухару верхом, по глубокому снегу, через замерзшую Сырдарью. В одетом по-киргизски, прекрасно усвоившем обычаи, привычки и язык киргизов человеке никто не признавал европейца и христианина, даже фанатичные бухарцы; более того, красивые темные глаза, черная борода, обстриженная макушка и смуглое лицо делали его похожим на азиата и мусульманина.

Когда Виткевич во второй раз приехал в Бухару… чтобы потребовать от эмира выдачи нескольких русских купцов, незаконно задержанных там, он случайно познакомился в караван-сарае, где остановился, с Мирзой-Али — афганским посланником Дост Мухаммед-хана, тогдашнего правителя Кабула. Мирза-Али доверился ему, сказав, что имеет письменное поручение своего господина к нашему вице-канцлеру графу Нессельроде, и попросил взять его в Оренбург под своей защитой. Поскольку миссия Виткевича в Бухаре затянулась, он научился читать, писать и говорить по-персидски…»

Иван Федорович Бларамберг. Воспоминания. 1836–1855. Пер. с нем. М.: Наука, 1978

Май 1981 г. Афганистан, провинция Герат, афгано-иранская граница.

Благодаря своему дару, Олег Ляшко отчетливо слышал и «видел», как кто-то подбирается к палатке. Он продолжал делать вид, что спит, ощупывая сознание лежавшего рядом Нершина и одновременно того человека, который шел сюда. Он узнал Грановского еще до того, как старик, откинув полог, нырнул в палатку и позвал капитана.

Олег наблюдал за обоими словно со стороны. Голос Грановского звучал как из колодца, немного приглушенно и слегка звеня:

«Глеб Александрович!» — Рукой старик потряс Нершина за ступню. — «Не спите?»

Олег увидел, как обеспокоенно вскочил Нершин, сперва не поняв, что происходит, наконец, узнал Грановского и растер заспанные глаза. Ляшко услышал его гудящий и такой же неестественный голос, как у старика.

«Что случилось?»

«Поговорить нужно», — сказал Грановский.