Наваждение
Шрифт:
– Твоё письмо очень тронуло меня. Я знаю, как непросто тебе было написать его, и благодарен за доверие. Но чувствую, что должен сказать: я могу оказаться совсем не тем, кем ты меня представляешь.
– Я знаю, какой ты! Ты добрый, умный, весёлый, ты очень заботливый, общительный, ты… просто замечательный! Я не думаю, что ошибаюсь в этом!
Он улыбнулся, но на сей раз улыбка была печальной:
– Месяц назад я расстался с тем, к кому был очень привязан. Такого замечательного, как ты говоришь, человека бросили. И… знаешь, скажу тебе одну шокирующую вещь: это был парень…
– О!.. Так ты… вы… м-м-м…
– Я понимаю,
– А… Это было… неожиданно… Но ты не думай, что я против: я знаю, что так бывает, и нормально отношусь к этому. В этом я не согласна с нашим священником, – она нервно хихикнула.
– Ты ходишь в церковь?
– ногда… Я тебе рассказывала в библиотеке… Но это неважно всё. Я хочу сказать, что… меня это не волнует и не беспокоит. Мне неважно, кто у тебя был и сколько их было. Я просто хочу быть с тобой…
Несколько минут прошло в молчании.
– И как же ты видишь наши отношения?
– Я буду тебя любить и заботиться о тебе. Мы… будем жить вместе. С утра уходить на работу, вечером – возвращаться. Я буду тебе готовить! Мы будем вместе смотреть телевизор, играть в настольные игры, а по выходным – выезжать на природу. Ещё можно обсуждать интересные книги, завести собаку и вместе гулять с ней, а иногда – если будут деньги – ездить за границу! Куда бы ты хотел поехать?
Она слишком увлеклась, но теперь вдруг, по затянувшемуся молчанию собеседника, осознала, что выложила перспективный план совместной жизни человеку, который ни разу даже не намекнул на симпатию к ней.
– Боже… Я такая дура…
Он остановился, и она тоже. А потом она почувствовала, как сильные руки обнимают ей за плечи, увидела, как прекрасное лицо наклоняется к её лицу, и почувствовала, как тёплые губы касаются её губ…
Прямого автобуса до кладбища не было. Ехать нужно было с пересадкой, а потом около двух километров идти пешком. С одной стороны раскинулись поля, на которые активно наступал расширяющийся посёлок, с другой стороны – промтоварный рынок, павильоны которого нагло выталкивали пешеходов фактически на проезжую часть. Иными словами, совершенно неподходящее место для того, чтобы настроиться на нужный лад перед посещением кладбища. Брат и сестра невольно ускорили шаг, чтобы быстрее миновать рынок, и наконец достигли цели.
Дойдя до кладбища, он вдруг замедлился.
– Послушай… А ты помнишь точное место?
– Приблизительно. Но мы найдём, не переживай. Там есть ориентир – большая берёза с двумя стволами. Идти нужно… вон туда.
– Я припоминаю, но смутно. Как-то не до того мне было… во время похорон.
– А во сне твой друг разве не указал тебе место?
– М-м-м… Нет. А почему ты думаешь, что должен был указать? Наверное, предполагалось, что я и так помню…
– Наверное…
– Ой, подожди! Мы же не купили цветы! Я сейчас, быстренько!
Она стояла и смотрела, как брат забежал в павильон с цветами и венками, а потом отвернулась и, закрыв глаза, обхватила себя руками. Кладбища страшили её и, казалось, вытягивали всю жизненную энергию. Но сейчас она должна была преодолеть себя…
Он шёл, пытаясь поддерживать разговор с сестрой, но это оказалось неожиданно сложно. Его одолевали странные предчувствия, ощущение того, что сегодня всё должно было измениться:
Кладбище было новым, современным, поэтому никакого готического антуража в виде вековых деревьев, склепов и покосившихся надгробий не было. Большое пространство с асфальтированной дорогой, номерами участков и бюджетными памятниками, бесспорно, было местом скорби, но не казалось похожим на декорации к мистическому триллеру. С одной стороны, это несколько успокаивало, а с другой… с другой стороны, было гораздо сложнее поверить, что здесь могло появиться что-то потустороннее (призрачное дерево, оно должно быть там!). Что он может увидеть на могиле дорого друга, кроме цветов, венка, лампадки?
Могила была далеко от центрального входа, так что идти пришлось достаточно долго. За это время его несколько раз бросало то в жар, то в холод, и в какой-то момент он вообще перестал реагировать на то, что происходит вокруг. Кажется, сестра что-то сказала ему. Потом дотронулась до плеча, заглянула в глаза.
– Что? Мы пришли уже? Странно… совсем не узнаю место…
– Вон там – берёза с двойным стволом. А по диагонали от неё – могила твоего друга. Идём…
Он судорожно сжал в руках купленный у входа букет. Сейчас он подойдёт и положит его на могилу. Постоит, подумает… А потом… потом, наверное, пойдёт домой? Ведь вряд ли там будет что-то (могильные плоды!) необычное, да?
Он чувствовал, как подгибаются ноги, как судорожно сбивается дыхание, как стучат зубы. Вероятно, сестра не испытывала ничего подобного, потому что подошла к могиле быстро и не колеблясь. Он смотрел на сестру и очень… очень сильно боялся перевести взгляд на могилу. Он смотрел на лицо сестры, пытаясь угадать, что она увидела… точнее, увидела ли… и понял, что она ничего не видит. Ничего необычного. А вот он увидел…
На могиле росло дерево. Небольшое, с острыми тёмно-серыми листьями и будто подёрнутыми дымкой синеватыми плодами. Было несколько ветрено, но на дереве не шевелился ни единый листок. Он замер, не силах отвести взгляд, а потом медленно подошёл…
– Ты… ты что-то видишь, правда? У тебя сейчас лицо такое… Боже мой… Скажи мне, ты видишь? Ты видишь его?
Он перевёл взгляд на сестру. Она обеими руками вцепилась в воротник куртки, и казалось, что на её побелевшем лице остались одни глаза – широко раскрытые, испуганные, потрясённые… но постепенно осознающие, что необычный сон оказался пророческим.
– Я вижу, – пошептал он. – Я вижу дерево. И вижу плоды. Они здесь.
Ему вдруг показалось, что они с сестрой поменялись ролями. Обычно она была той, кто знает, что делать и как себя вести, но сейчас её буквально трясло. Зато он внезапно успокоился: почти что буднично подумал о том, что плоды (семь плодов, именно семь!) нужно аккуратно сорвать и положить в кулёк. Он протянул руку и, задержав дыхание, сорвал первый плод. В тот же миг раздался полузадушенный вскрик сестры. Посмотрев на неё, он увидел, что взгляд её направлен на его ладонь: она увидела. Когда он сорвал предназначенный для него плод, тот перестал принадлежать призрачному миру, а значит, стал видимым для всех.