Наваждение
Шрифт:
Полюса сознания, следуя циклу пульсаций, вновь соединились.
– Пелагеюшка, что случилось? Кто обидел тебя?
– Никто, – она опустила глаза, – Просто я с завтрашнего дня должна у барыни – Дарьи Николавны – в покоях работать. Убираться, – Пелагея подняла глаза полные слез и тихо добавила, словно надеясь на что-то, – Страшно мне.
Он слышал, что соседская помещица была крута со своими крепостными – особенно с девками, но большого внимания этому не придавал. А где с крепостными няньчились? Да и слухи слухами, а факты фактами: сам не видел, значит, и не было ничего. Сознание снова разорвало на две части, и прошлое в нем отступило, обнажив то, что Максим знал из учебника истории. Почувствовал собственное
– Пелагеюшка, ты готова убежать со мной?
– Я? – она удивленно посмотрела на него и, видимо, не понимая, что говорит, добавила, – А куда?
– Далеко-далеко, Пелагеюшка… – «Батюшка проклянет. Наследства лишит», – зашептал внутри голосок.
Пелагея снова удивленно посмотрела на него, видимо, даже не поняв толком, о чем он говорит, или насколько это может быть правдой. Но машинально, не задумываясь, спросила:
– А как же тятенька, матушка, братья с сестрами? – в ее голосе прозвучало отчаяние, она шмыгнула носом, что больше походило на всхлип, – Изведут же их.
Снова стала возвращаться безысходность, на короткое время спасовавшая перед наивным воодушевлением. И, видимо, благодаря концу очередной нейтрализации двойственности, на Максима вдруг снизошло озарение. Он осознал всей своей внутренней сутью, что совершенно беззащитен перед произволом величественной системы, чья власть простирается на каждый пространственно-временной континуум. На каждый без исключения – будь то атом или молекула, человек или планета, звезда или галактика. Какое-то неимоверное отчаяние, извергнувшись из него сгустком последних сил, будто по команде «замри», остановило движение в запредельной реальности. Свет стал меркнуть и, прежде чем он очнулся, погас окончательно.
Пробуждение оказалось мгновенным. Появилось неприятное ощущение – будто позорно сбежал. Оно в свою очередь вызвало сожаление, что он так и не узнает о судьбе Пелагеи – выжила ли она или стала очередной жертвой чьей-то фактически узаконенной бесчеловечности, произраставшей на почве отсутствия адекватного наказания. Странное и не понятное по своей сути сновидение вытягивало нить размышлений, пустых догадок и попыток осознать происходившее с ним. И хоть была уверенность, что все, что случилось, сон, все же не умолкало сомнение. Все предыдущие сны, за исключением последнего, и воспринимались как сны. Не было никаких заблуждений по этому поводу. А здесь? Все виделось настолько реальным. Во всех деталях запоминалось. И даже, выходя из, казалось бы, состояния сна, все помнилось четко – до мелочей, которых в жизни он не только не знал, но и представления о них не имел. Откуда попали в сон детали орнамента, увиденные на одежде? Или груша, раскорячившаяся посреди улицы? Максим был уверен – не мог его мозг создать такой рисунок. Не видел он его в своей жизни. А, может, в этой жизни? Неужели, и правда, они существуют – те, другие? Сейчас впору было поверить во что угодно, настолько реалистичным оказалось сновидение. Он задумался. Стал снова перебирать в памяти моменты встречи. Но, наконец, не выдержал. Все! Пора вставать. Откинул одеяло, встал, растолкал безмятежно спавшего на соседней кровати товарища, и пошел в душ, с удовольствием ощущая свои – собственные – мышцы.
– Макс, ты какой-то не такой сегодня, – Руслан посмотрел на него, как показалось, сочувственным взглядом, когда он вернулся из душевой.
– Отстань, Руслик, – Максим отмахнулся. «Что он там увидел на моей физиономии? Я только что смотрелся в зеркало, когда брился. Все же нормально». И тут понял – игра мимических мышц, когда переваривал в себе только что пережитое, выдала его душевные терзания.
– Не, ну ты чего, Макс? – возмутился Руслан, – В зеркало посмотри.
– Ты
То, что оказалось незамеченным в душевой при приглушенном свете люминесцентной лампы, было мертвенной бледностью. Необычной. Максиму показалось, что он чуть-чуть даже похудел за ночь, и это отразилось в чертах лица. Они заметно заострились.
– Ну? И что тебя не устраивает? – не стал сдаваться. Но прозвучало это с заметной неуверенностью в голосе.
– Да все. У тебя только что было такое выражение…
– Да ну? – перебил он, почувствовав, что начинает злиться, – Я даже могу сказать какое: будто я обгадился? Смени уже пластинку.
– Да нет, Макс. Я другое хотел сказать, – Руслан как-то неестественно засмеялся, отреагировав на всплеск его чувств, – У тебя такая видуха… только сложенных на груди рук не хватает.
– О-очень смешно, – Максим вдруг почувствовал, как в яремной впадине начинает сгущаться обида. Почувствовал его состояние и Руслан.
– Макс, – словно оправдываясь, начал он, – Я же шучу. Если тебе плохо, так ты скажи. Опять хренотень какая-то привиделась?
– Похоже на то… – Максима вдруг отпустило, он вдруг понял, откуда растут ноги его нынешней обиды. Вспомнил, насколько был бестактным – лез не в свое дело, критикуя девушку друга. И сейчас слова Руслана его подсознание интерпретировало как месть, – Ладно, Руслик… ты тоже хорош – лезешь в душу.
– Ну, извини, Макс. Захочешь поделиться, я…
14.
– Доченька, ты уже проснулась? – мама заглянула в комнату, видимо инстинктивно уловив какие-то изменения в состоянии Насти, почувствовав, что та уже не спит, – Что тебе сделать на завтрак? Кофе или какао? Или чай, может быть?
Настя машинально задумалась, хотя завтракать еще не собиралась, хотела сначала привести себя в порядок. И даже, наверно, принять ванну. Не душ, как в будние дни. Полежать, понежиться. Продлить пассивное удовольствие от воскресной утренней бездеятельности.
– Спасибо, мамочка, я пока ничего не хочу. Я потом, после ванны, – она отбросила край одеяла, и с наслаждением стала потягиваться, прислушиваясь к тому, чего хотели мышцы.
Подготовив ванну, открыла и отрегулировала воду. Пошла в свою комнату. Собрала постель. Сложила диван. Все это время она разговаривала с матерью. В основном отвечала на вопросы. Что-то спрашивала и сама. Так – ничего особенного: обычные разговоры матери с взрослым ребенком. Наконец, сбросив халатик, влезла в довольно горячую воду. Аж дух захватило. Тепло активно стало проникать в клетки кожи, и дальше, в мышцы, приятно расслабляя их, делая более эластичными. Настя чувствовала, как активизируются все силы организма. Как сильнее становится сердце, качающее кровь. Подумала, что сейчас каждая клеточка живет в ее теле своей неповторимой жизнью – берет то, что ей приносит кровь, и отдает ненужное. Она даже попыталась представить длинный и трудный путь, которым кровь, принимая и отдавая, умирая и возрождаясь, пульсирует по сосудам, циклически возвращаясь в исходную точку, чтобы вновь и вновь выполнять свою трудную и благородную работу.
– Настюша, ты сегодня ничего не планировала на вечер? – мама неожиданно появилась за распахнувшейся дверью.
– Мама! – Настя встрепенулась, – Ты же меня заикой сделаешь.
– Ой… прости, моя дорогая! – на лице матери проступила нежность, – Доченька, ты у меня такая красавица.
Настя хотела – первое, что пришло в голову – сделать матери замечание, за то, что та без стука врывается в ванную. Но, увидев умиленное лицо, посчитала грехом прерывать материнское счастье. Она тонко чувствовала окружающих, и старалась по возможности не делать им плохо, даже тогда, когда ее интересы при этом страдали.