Наваждение
Шрифт:
Когда зажегся свет, захлопали сидения и люди потянулись к выходу, неожиданно возникло подозрение, что развеселая троица, усыпив нашу бдительность, от своего не отступилась. Дождутся, когда мы со Светкой выйдем из кинотеатра, пристроятся за нами, удобный момент улучат… Светке, к счастью, эта мысль в голову не приходила — оживленно щебетала, фильм ей, кажется, очень понравился. Я старался выглядеть беспечно, незаметно скашивал глаза в сторону, прислушивался к шагам сзади. Полчаса, что шли мы к Светкиному дому, показались если не вечностью, то во всяком случае непомерно длинными. И лишь когда вошли мы в Светкин подъезд, и я закрыл входную дверь — смог полностью расслабиться. Мне всегда нравилось целоваться со Светкой.
И я что называется, спекся. Вконец изведясь, бессильно привалился к стене, жалобно сказал невидимым ее глазам:
— Светка, горе мое! Я пропал. Боюсь, что навсегда. Знаю, что не станем мы самой счастливой парой и что вертеть будешь мною, как захочешь. Но вдруг оказалось, что больше всего на свете я хочу, чтобы именно ты мною вертела, чтобы все обиды и напасти в моей жизни были связаны с тобою. Только с тобою.
— Это что, — не сразу отозвалась Светка, — такое своеобразное предложение руки и сердца?
— Да, — решительно перешагнул я через роковую черту. И почувствовав, что обязательно надо сейчас еще что-то сказать, очень существенное, важное, соответствующее историческому моменту, неуклюже добавил: — Если хочешь.
Я уже немного приспособился к темноте, но выражения Светкиного лица уловить не сумел. Угадывались два черных пятна на белевшем овале, разметавшиеся волосы. Дышала она, как и я, часто и трудно, но, скорее всего, не оттого, что сразило ее мое скоропалительное и витиеватое предложение. Медленно, пуговицу за пуговицей, застегивала короткую свою шубку, затем нагнулась, подняла — я и не заметил, как упала, — шапку, старательно отряхнула, нахлобучила на голову.
— Что же ты молчишь? — не выдержал я испытания столь долгой паузой.
— Я еще не собиралась замуж.
Ответ такой же несуразный, как и предшествовавшее ему мое объяснение.
— А когда соберешься?
— Не знаю…
Если это отказ, то в слишком сложной для меня форме. Или не отказ, обычные женские штучки? Можно было продолжить наш захромавший на обе ноги диалог, промычать напрашивавшееся «а кто знает?», но я обиженно замолчал, засопел, полез за спасительными сигаретами.
— Я пойду? — В голосе ее мне послышалась улыбка. Посмеивается надо мной? Жалеет? Кокетничает? Резвится?
Я чиркнул спичкой, закурил — тоже возможность потянуть немного время, — потом, очень стараясь, чтобы прозвучало это безразлично, сказал:
— Иди. — Не знаю, смогла ли она рассмотреть, что я еще и безразлично пожал плечами.
— Так я пошла?
Это мне вдруг напомнило сценку из «Иронии судьбы». Мягков мнется у двери и, все еще на что-то надеясь, в который раз спрашивает: «Так я пошел?». Но у нас, по всему судя, складывалось не так картинно. Им было легче — не разделяла, как меня со Светкой, десятилетняя возрастная пропасть. Не в десяти годах дело: просто восемнадцать и двадцать восемь — это не двадцать восемь, например, и тридцать восемь. Я разозлился на себя. Всё как-то не по уму получилось, с ног на голову. Хотя, чего уж теперь… И вообще нашел, о чем сейчас думать, о каком-то фильме! Но еще больше разозлился на нее — бездушную, коварную Светку. А зря, наверное. Мне бы, переростку
— Так я пошла? — повторила Светка.
— Иди. — Меня уже не хватило на какую-либо игру, плечами не дергал.
Светка вытащила у меня изо рта сигарету, бросила на пол — маленький красный глазок ехидно уставился на меня из угла.
— Не кури, не люблю дыма. Мой муж будет некурящим.
— Когда соберешься? — Я, оказывается, способен еще был иронизировать.
— Ага, когда соберусь, — скорбно вздохнула Светка. — И боюсь, что за тебя, ненормального.
В жизни я не получал большего комплимента, чем это сказанное ею «ненормальный». И такой радости. Счастливо ахнул, снова притянул Светку к себе. Сейчас я услышал, как шмякнулась на пол ее шапка, но до шапки ли стало…
Я никак не хотел отпускать ее, но Светка взмолилась, что немыслимо поздно уже, отец, чего доброго, кинется разыскивать.
Застучали по ступенькам ее каблучки, я дрожащими руками приготовил новую сигарету, и вдруг цоканье прекратилось, услышал сверху озорной Светкин голос:
— Да, мэтр Валька! А ты пишешь детектив, который обещал нам с Андреем?
О, Господи! Этого только не хватало — милого сердцу имечка! Но, к счастью, поменялись времена, теперь оно могло лишь позабавить меня, пощекотать.
— Пишу! — крикнул в ответ. — Я же тебе обещал!
8
Довелись мне описывать состояние героя, получившего согласие любимой, — много всякой романтической чепухи наворочил бы. Издержки жанра, никуда не денешься. Бессонная ночь, восторги, надежды, планы. Умиление и всепрощение. Наверное, большинство действительно ощущает нечто подобное — должно, во всякое случае. Но вот этим героем оказался я, и ничего похожего со мной не происходило. Разве что — тоже не спалось. Для любовных признаний нет рецептов, и не найдется, пожалуй, двух мужчин, у которых предложения руки и сердца звучали бы одинаково. Мой вариант, похоже, был совсем никудышным, вычурным. Дилетантским. Но я ни о чем не жалел. Ни о чем…
Лежал, руки за голову, и думал о Светке. Уже успокоившись, «на холодную голову». Один — самый главный — вопрос я для себя уже точно решил — могу ли назвать Светку любимой. И нисколько не кривил душой, когда говорил ей в подъезде, что счастлив был бы, в плохом и хорошем, связать с нею свою судьбу. Я хотел, чтобы Светка стала моей женой. Хотел, чтобы встречала меня с работы, кормила и выспрашивала, хотел просыпаться с нею утром в одной постели. Жизни без нее уже не представлял. Меня сейчас — а ведь два дня всего прошло после той субботы — мало страшили ее всплески и выверты. Даже, коль на то пошло, нравились. Ну, если не нравилась, то очень привлекали, будоражили. Она ведь совсем еще девчонка, вчерашняя школьница. Повзрослеет, помудреет. Только бы любила меня, остальное приложится. Я буду внимателен и терпелив, только бы любила…
Мне довелось недавно беседовать о семейной жизни с одним неглупым мужиком, отцом взрослых уже детей. Он, помнится, убеждал меня, что внешность жены особой роли не играет. Проходит угар медового месяца или медовых месяцев, и на первый план выходят совсем другие качества — на них-то семья и держится. Может, оно и так. Скорее всего так. Но — увы или не увы — сильней всего влекла меня к Светке ее красота, ее нежная смуглая кожа, улыбчивые губы. Я по-мальчишески, по-мужски, первозданно хотел, чтобы эта Красота принадлежала мне. Одному. Всегда. Зачем иначе вообще жениться?