Наваждение
Шрифт:
— Твоя мать? — Нинон тряхнула головой. — Ты до сих пор… до сих пор видишься с ней? Хотя что в этом необычного? У каждого есть мать, даже у вампира, и вполне естественно, что ты хочешь с ней видеться.
А про себя добавила: «Вампиры живут долго, поэтому она еще не скоро попадет в дом престарелых кровопийц. Черт! Я думаю, стоит дослушать историю до конца».
— Нам пора отправляться в путь. У меня вещи собраны, нужно только захватить кота. А ты где остановился?
— В старом доме моей тетки Елены. Здесь недалеко. Я хотел бы повидаться с ней перед отъездом — убедиться, что Дымящееся
— В таком случае предлагаю разделиться. Встретимся в гостиничном дворе. Поедем каждый на своей машине.
— Договорились.
Нинон с неохотой приблизилась к чердачному люку и посмотрела на ведущую вниз лестницу. Не то чтобы она чувствовала слабость, но всю ее изнутри переполняла какая-то необъяснимая, почти сексуальная тоска, которая мешала покинуть это место. Ей сейчас немного надо, чтобы толкнуть Мигеля на пол и снова заняться с ним сексом. Тяжело вздохнув, она принялась спускаться.
Мигель медленно последовал за ней. Его шрамы стали почти незаметными. Единственным, что выдавало перевоплощение, была чернота в его глазах — они и раньше были темными, но теперь выглядели как-то совсем уж не по-человечески. Нужно будет купить ему контактные линзы. А до тех пор придется ходить в солнцезащитных очках.
_______________________
Мир погряз в войне. Снова. И несмотря на всю свою ненависть к кровавой резне на поле боя, Нинон не могла остаться в стороне, потому что совесть не дала бы ей спокойно уснуть. Вечная жизнь без сна — это вам не шутки.
На этот раз все было по-другому, и в то же время как всегда. Некоторые войны имели четкое и понятное основание. Они, как правило, устраивались из-за пищи или земли, которую обделенные отбирали у тех, у кого ее было, по их мнению, слишком много. Другие же велись по весьма эфемерным поводам, таким как религиозная или политическая идеология, столкновение нового режима со старым. Обидно было то, что, пока выскочки-генералы проверяли свои теории, под перекрестный огонь попадали вполне реальные люди. Мишель де Монтень говорил, что ни одно убеждение не стоит того, чтобы ради него гибли люди, но в мире всегда хватало упрямцев.
Однако Нинон, идя на поводу у собственной совести, и не предполагала, что все закончится тем, что она заменит мать группе сирот, с которыми говорила на разных языках. Детство — ее собственное или чье-то еще — было для нее не той порой, которую хотелось бы возвратить. Но вот они были перед ней — вполне реальные жертвы чьей-то эфемерной идеологии, глядящие на нее глазами, полными страха и изнеможения. Прошло более трехсот лет с тех пор, как она в последний раз возилась с младенцем или прижимала к груди голодного, напуганного и больного ребенка. Но есть вещи, которые женщина никогда не сможет забыть, как бы сильно она ни старалась. Материнство было одной из таких вещей.
Нинон упала на колени и потянулась к детям.
______________________________
Красота без изящества, как крючок без наживки.
Нинон де Ланкло
Создав мужчину, Бог сильно об этом пожалел. То же самое чувствую и я по отношению к Редмонду.
Нинон де Ланкло
—
— Увидим ли мы вас снова? — спросила графиня Д’Адемар.
— Я появлюсь перед вами еще пять раз. Но шестого уже не будет.
Из дневника графини Д’Адемар.
Воспоминания о Марии Антуанетте
Глава 10
Нинон лишь краем глаза заметила отвратительное лицо, промелькнувшее в воздухе, как в тот же миг получила по голове чем-то длинным и белым, что сбило ее с ног в коридоре перед дверью номера. Она почувствовала, как сверху падает огромное тело, и лягнула его ногой — было такое ощущение, что удар пришелся по кожаному мешку со стальными брусьями внутри. Она выбросила навстречу ему вторую ногу, вкладывая в этот удар всю вновь приобретенную силу. Существо издало резкий вопль и отступило. Ей показалось, что оно прошипело: «Держись подальше от моего сына!»
Когда она прозрела до такой степени, что в глазах всего лишь двоилось, то, оглядевшись вокруг, с удовольствием отметила, что кроме двух Коразонов, рычащих из двух кошачьих переносок, в коридоре никого больше нет.
Нинон еще немного полежала, приходя в себя, и попыталась подняться. Потом повторила попытку.
Потому что практика — залог совершенства. И если с первого раза у вас не выходит…
Вышло только на шестой раз. Наконец-то она приняла вертикальное положение. О беге трусцой думать еще рано, но двигаться, держась за стену, у нее, пожалуй, получится. Она подняла переноску — уже в единственном экземпляре, но все еще с размытыми очертаниями — и сунула ее под левую руку. Правую она держала свободной, чтобы в случае чего можно было воспользоваться пистолетом. Она бы и не прочь сделать карьеру истребителя мексиканских монстров, но план на день был уже перевыполнен.
Наконец, пошатываясь из стороны в сторону, Нинон выбралась наружу. Она приложила руку к виску, где уже начала расти изрядная шишка. Хватит изображать пай-девочку. Если так пойдет и дальше, то очень скоро ее просто пристрелят.
— Значит, ты уже познакомилась с mamita . То-то мне показалось, что она пролетала мимо. — С этими словами Мигель протянул ей фляжку и темные очки. На лице его было написано сочувствие. — Это скотч. Хлебни. У тебя шок. Очередной.
— Ты сказал «mamita»?
Нинон взяла фляжку, хотя при сотрясении врачи пить не советуют. Если Мигель сказал правду, то алкоголь сейчас на нее практически не повлияет.
— Старая, страшная, свирепая, летает, и изо рта у нее воняет? — Он замолчал и дотронулся до ее лица. Он был трезв как стеклышко. — Тебе сильно досталось?
— Не так чтобы очень… Но, похоже, мы не поладим. Она велела держаться от тебя подальше. — Она отступила от Мигеля на шаг и пригубила из фляжки. — Это было на самом деле? По крайней мере, выглядело очень реально.
— Ты имеешь в виду левитацию? И да, и нет. Я думаю, что большей частью это сила разума. Она убеждена в том, что летает, и эта ее убежденность настолько сильна, что передается окружающим. — Он на секунду умолк. — А может, и вправду левитирует. Я точно не знаю. Лично я так не умею.