Наваждение
Шрифт:
Ники надеялась, что Уилл расскажет ей о себе что-нибудь еще, но он не сделал этого, а она не стала расспрашивать. Опять не хотела быть, как все.
Когда они устали ходить, то остановились отдохнуть у одной из палаток. Сэндвичи, жареные цыплята, пиво и другие напитки раздавались бесплатно вместе с пуговицами и бейсбольными кепками, на которых были написаны имена спонсоров.
Около полудня Уилл взглянул на часы.
— У меня есть дело, но это займет не больше получаса. Так что не уходите.
Ники согласилась подождать,
— Добро пожаловать, произнес он. — Надеюсь, друзья, что вы хорошо провели время. А теперь я хочу тепло поприветствовать нашего… Уилла Риверса!
Ники в изумлении уставилась на сцену. Почему Уилл не предупредил ее, что собирается сказать речь?
Через мгновение он выбежал на сцену, махая рукой приветствующей толпе. Кроме голубых джинсов и белой рубашки на нем теперь был кожаный жилет и цветной платок, его длинные волосы были наполовину скрыты большой бежевой шляпой. Откуда он ее взял? Теперь Ники вспомнила, что в грузовике сзади стояли какие-то чемоданы. В одном из них, наверное, была и лакированная деревянная гитара.
Уилл взял несколько аккордов на гитаре, и публика стихла.
— Благодарю за теплый прием, — сказал он. — Рад всех вас видеть снова. Я начну с нового номера, эту песню я написал, когда думал о смерти моего отца. Я назвал ее «Некоторые реки глубоки».
Он кивнул музыкантам за своей спиной, и они сыграли вступление, а Уилл начал петь. «Глядя туда, где садится солнце, я вижу тень мужчины, который возвращается домой…»
У Уилла был хрипловатый баритон. Как и сам Уилл, голос был слишком неровным, чтобы быть приятным, но он звучал лирично и естественно. Он пел об отце, который никогда не говорил о любви, но отдавал се другим, когда был свободен от тяжелой работы… Когда Уилл достиг того места, где рассказывалось о смерти отца, глаза Ники наполнились слезами.
Прозвучал последний аккорд, и голос Уилла затих. На несколько мгновений воцарилась полная тишина, а затем раздался гром аплодисментов.
Уилл кивнул в ответ и перешел к следующей песне — балладе. Слушая, как он поет о любви и боли, Ники спрашивала себя, что это — результат поэтического воображения Уилла или его опыта?
Он закончил выступление песней, которая называлась «Фермер Браун». Толпа хлопала и свистела, когда Уилл пел о жизни фермера, выращивающего табак — о маленьких победах и больших потерях.
— Еще! — требовала толпа, и он пел еще, а все ему подпевали. Наконец он взмолился:
— На сегодня у меня все, — сказал он, поднимая руки, чтобы воцарилась тишина. — Кроме того, вас будут развлекать «Кантри Канз». Окажите им такой же прием, как и мне.
Потом он отдал свою шляпу Ники — и внезапно сотня пар глаз уставилась на нее.
— Я и не знала, что вы еще
— Моя семья всегда занималась земледелием. После того как умер отец, кроме меня некому было следить за фермой. А пение я люблю.
— Кажется, вы говорили, что у вас есть сестры. Почему они не занимаются фермой? Или вы считаете, что женщины на это неспособны?..
— Вам не поймать меня, Ники, — ответил Уилл, зная, что она не только дразнит его, но и изучает. — Я был бы не против, если бы ею занимались мои сестры, но у них есть семьи, мужья. Конечно, если бы мама была на двадцать лет моложе и в добром здравии, она могла бы заткнуть за пояс любого мужчину. — Он замолчал и посмотрел на Ники так, как будто увидел ее впервые. — Знаете, — сказал он, — я думаю, что настало время посетить нашу ферму и познакомить вас с мамой.
Ники растерялась от этого предложения. Взглянув на ее лицо, Уилл понял, о чем она думает, и горько рассмеялся.
— Не будьте такой напуганной, Ники. Я не собираюсь устраивать смотрины. Просто она очень любопытна. Все новости она узнает от дам, которые ее навещают, но это не то же самое, что увидеть своими глазами.
— Конечно, я приду, — сказала Ники.
— Хорошо. А что если прямо сейчас? — спросил он.
— Сейчас? — повторила она. Уилл слегка покраснел.
— Я ей пообещал… Ну, мне казалось, вы не будете возражать.
— Вы никогда не думали о том, чтобы продать ферму и заняться пением? — спросила Ники, когда они отъехали от склада Джонсона.
— Никогда, — ответил Уилл. — Думаю, по той же причине, по какой вы не хотите продавать дом вашей матери, Ники. Это как семья. Выращивание табака здесь образ жизни. На протяжении четырех веков. Знаете, как здесь называют красную глинистую землю, которая простирается от Вирджинии до Джорджии?
— Как?
— «Табачная дорога». Ничто так не растет на этой земле, как золотой лист. А когда все хорошо, Ники, когда все действительно хорошо, он тогда по-настоящему золотой. Тогда один акр листа может принести прибыль до тысячи долларов.
Слушая Уилла, чувствуя его гордость и волнение, она радовалась, что теперь и для нее это тоже жизненно важные вещи.
Ники ожидала, что у Риверсов простой сельский дом. То, что она увидела, было принадлежностью Старого Юга: старинный особняк с изящным портиком и красивыми окнами.
— Это потрясающе, — сказала она, заметив, однако, что дом требует основательного ремонта.
— Это обременительное имущество, — произнес Уилл. Тем не менее в его голосе слышалась гордость. — Этот дом проедает деньги быстрее, чем я могу их заработать. Но мама привязана к этому месту. Наша семья живет в этом доме с тех пор, как его построил Этан Риверс, в раннюю пору войны за независимость. Этан начал выращивать табак. У него было две тысячи акров земли.