Навеки моя

Рэддон Шарлин

– Представляю.

То, что он увидел в глубине ее выразительных глаз, обрадовало его. Желание, страсть – такая же отчаянная, как и его собственная. Но более того, там была любовь. Его сердце бешено стучало.

– Может, и представляешь, – он взял Эри за руку. – Пойдем со мной.

– Куда? – спросила она.

– В лес. Я знаю там одно укромное местечко, – настоящий ответ, так и не произнесенный словами, звучал в хриплом, чувственном тоне его голоса. Предвкушение добавило ей возбуждения. Ее сердце гнало по венам кровь, как кузнечные меха. Она страстно прошептала:

– Сейчас?

– Да, сейчас.

Мне кажется, что я всю свою жизнь ждал этого момента.

– И я… тоже.

Бартоломью повел ее тропинками вдоль берега вверх, к утесу, по дороге собрав с песка свои вещи.

– Смотри, – сказал он, показывая в небо, когда они были почти у вершины утеса. – Белоголовый орлан.

Эри смотрела, как птица кружит над ними, в ее перьях играло солнце.

– У него рыба в когтях.

– Он несет ее в свое гнездо на краю мыса. Я уже видел его там. Смотри!

Как и говорил Бартоломью, огромный хищник приземлился на сухом дереве на дальнем краю утеса.

– Он великолепен, – сказала она, – он похож на тебя.

– Похож на меня? – улыбнулся Бартоломью. Довольная тем, что он отвлек ее от мыслей о том, куда они идут и что они будут делать, когда придут туда, она маняще улыбнулась и сказала:

– Я с самого начала думала о тебе, как об орле. Такой же гордый, прекрасный и… редкий.

Его глаза потемнели от страсти. Он взял ее за руку и потянул за собой.

– Пойдем, мы еще понаблюдаем за моим братом-орлом в следующий раз. Я хочу тебя больше, чем что-либо на свете. И я хочу тебя сейчас.

У Эри перехватило дыхание от его слов и от страсти в его глазах. У них обоих возникло чувство, что бурная река влечет их по течению и им остается лишь отдаться ее воле, забыв о морали и прочих предрассудках. Эри только волновало, как все это подействует на Бартоломью позже, когда волна страсти пройдет, а реальность вернется. Честь всегда значила для него слишком много.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Укромным местом Бартоломью была полянка посреди густого, поросшего мхом леса. Вокруг высились огромные деревья, у которых давно уже не было низких веток. Простые отметины инструментов, украшавшие стволы деревьев, были похожи на тотемные знаки, которые Эри видела когда-то в книгах по истории индейцев. По периметру поляны высились заросли кустарника, папоротника, конского щавеля и желтых фиалок. Ели и сосны тихо поскрипывали, качаясь на ветру, но внутри этого круга царила тишина. Эри почувствовала себя стоящей возле алтаря в священном храме. Солнце с трудом пробивалось сквозь крышу из листьев, его лучи образовывали золотые полосы, освещая вековые деревья и азалии у их подножья. Земля была выстлана ковром из ландышей и толстого, мягкого, как губка, мха.

Хотя воздух был неподвижным, Эри показалось, что вокруг кто-то движется. Еще немножко, и она услышит древние голоса, шепчущие бесконечную, вечную молитву. Но она не испытывала страха – здесь все дышало покоем. Чувство благоговения и восторга вознесло ее, и сердце ее защемило от неведомых раньше чувств. Она медленно повернулась к Бартоломью. Несмотря на то, что она улыбалась, к ней на ресницу скатилась слезинка. Кончиком пальца он поймал эту слезинку и слизнул.

– Ты тоже чувствуешь это? – спросил он мягким, тихим голосом, почти шепотом.

– Это

как сказка, – ответила Эри. – Мне кажется, что вокруг оживают древние легенды.

– Это особенное место. Здесь проходили древние обряды. Эри нервно оглянулась через плечо:

– А мы не разгневаем здешних духов? Бартоломью взял ее лицо в свои мозолистые ладони.

– Мне кажется, то, что я чувствую к тебе, так же священно, как и эта поляна, Эри. Это самое лучшее место, чтобы выразить свои чувства.

– О Бартоломью, я так тебя люблю! – она обняла его и поцеловала теплые впадинки на его ладонях. Эмоции переполнили его – благоговейный страх и неверие, что он здесь, с ней, и что она сказала эти слова, что они не приснились ему. Мечта, которая становилась реальностью. Чувство вины было моментально отброшено. Возбуждение лихорадочной волной пробежало по его телу, оно становилось все сильнее и сильнее.

– Мой орел, – сказала она и поцеловала его в другую ладонь.

– А ты, что ты за птичка?

– Крапивница.

Он вспомнил, что после встречи с ней он постоянно задумывался и не мог понять, что же так сильно привлекает его в ней. Он так и не смог понять этого до сих пор. Внутри она была такой же грациозной, как лебедь, непосредственной, как синичка, и такой же легкой и воздушной, как колибри. Она была как сама жизнь.

– Ты не крапивница, – хрипло сказал он. – Ты – нимфа, которую я боготворю.

Она подняла голову и посмотрела на него:

– Как орел может боготворить нимфу?

– Точно так же, как лебедь боготворил Леду. Показать тебе?

Ее взгляд опустился ниже его пояса.

– Но лебедь – птица водоплавающая, и наверняка у нее есть все необходимое… все, что есть у мужчины. А у орла нет… необходимого оборудования.

Бартоломью опустил взгляд и увидел, что его возбуждение было хорошо видно через плотно облегающую его тело ткань брюк. Когда он поднял глаза, то увидел, что Эри смотрит на него глазами фиолетового цвета. Она хочет его так же, как он хочет ее! С низким рычанием он схватил ее и начал яростно целовать. Слабый стон, который сорвался с ее губ, зажег его так, как фитиль зажигает порох, грозя разорвать его тело на куски.

Он неистово, дико хотел ее. Это чувство не было новым для него, но настолько сильно он ощущал его впервые. Всю свою жизнь он не давал волю чувствам, прятал свою страсть, отказываясь от себя самого. С тех пор как он увидел Эри, жить по-старому стало невозможно. Теперь он был близок к тому, чтобы порвать все цепи, сковывающие его, и полностью отдаться нахлынувшим чувствам. В такой момент, как этот, не нужно торопиться – это мгновенье нужно растягивать, лелеять, превозносить. Но Эри не хотела ему в этом помогать, она опять и опять осыпала его лицо градом поцелуев.

– Люби меня, Бартоломью, я хочу тебя! Я хочу твоих волшебных прикосновений. Я хочу чувствовать тебя в себе. Да, только тебя!

Ее рули расстегивали пуговицы на рубашке, а ее губы были такими же жаркими, как солнце августа. Когда он поддался и отбросил рубашку, она руками ласкала его крепкую грудь, целовала татуировку на шее, рядом с которой бешено стучал пульс. Ее губы усыпали поцелуями все его тело: ключицы, плечи, грудь. Бартоломью вздрогнул от удовольствия, когда она поцеловала, его сосок, а затем нежно зажала его между зубов.