Навеки твой. Бастион. Неизвестный партнер
Шрифт:
Надзирательница тоже встала. Я смотрел, как она повела Венке обратно в камеру. Венке двигалась как больная, которой после долгой, тяжелой болезни только что разрешили ходить. Надзирательница казалась строгой медсестрой, ведущей больную обратно в постель.
А я? Я как ветер. Я пронесся мимо, и вряд ли кто заметил, что я был тут. Я задавал свои вопросы, а мне в ответ задавали новые. «Такова любовь, правда?» – спросила она.
Конечно, я был согласен. Любовь – вещь одинокая, как красивый камешек, который ты нечаянно найдешь на пляже и потом носишь в кармане брюк, тех, что редко
Я покинул полицейский участок, легкий, как локомотив, и радостный, как осквернитель могил.
42
Будто серая цементная крыша опустилась над городом, и стало неестественно темно. Должен был пойти дождь.
Я быстро шел по набережной к зданию, где всегда находится моя контора, даже если меня в ней нет. Когда я проходил мимо кафе на втором этаже, в нос ударил запах кофе. Но я не позволил себе соблазниться. Я пошел к себе и заперся в конторе. Здесь пахло старой пылью и пересохшим от батарей воздухом. Пахло затхлостью, как в могиле.
– Могила! Пришел труп! – громко сказал я.
Но никто не ответил. Я даже не услыхал эха своего собственного голоса. Я снял куртку и сел за письменный стол. На стене посредине висел календарь с февральским листком. Но у меня не было сил подняться, пойти и сорвать эту февральскую страницу, освободив дорогу марту. К тому же февральская картинка мне больше нравилась. Там была фотография фьорда с запорошенными снегом вершинами гор на другой стороне залива и с голубым–голубым ясным небом, каким его обычно рисуют шестилетние дети.
Я повернулся и посмотрел в окно. Рука всевышнего плеснула пригоршню воды на оконное стекло. На улице было полутемно. Машины двигались по набережной с зажженными фарами, будто их позабыли выключить после тоннеля Эйдсвог. Я видел, как торговцы на площади накрывали свой товар на столах и люди с раскрытыми зонтами спешили под крыши домов.
И вдруг небо разверзлось. Молния разрубила темноту двумя яркими вспышками, загремел гром такой силы, как если бы две горы – Флейен и Ульрикен – столкнулись и рассыпались теперь на тысячи кусочков. Гром гремел, как падающий камень. Стайка белоснежных чаек невидимой рукой была отброшена к острову Аск, и птицы горько плакали над своей судьбой и нервно взмахивали крыльями. На выступ за моим окном сел голубь, поспешил перебраться в уголок и встал там, наклонив голову набок и закрыв глаза, ожидая, когда кончится грохот этого Судного дня, когда всех чистых отделят наконец от нечистых.
И хлынул дождь.
Будто море пошло стеной на город. Дождевые капли – большие, тяжелые и серые – падали не одна за другой, а низвергались каскадом. Они взрывали тротуары и улицы. За секунды они наполнили брезент, которым были прикрыты столы торговцев, и он стал похож на гамаки, а сточные канавки стали похожими на ошалевшие весенние горные ручьи, коричневая бурлящая грязная вода со скоростью урагана устремилась в водостоки.
В течение двух минут улицы опустели, люди жались к стенам, стояли на ступеньках подъездов,
Я был в своей конторе и следил за этим представлением. Снова огненным сполохом над городом ударила молния, новые раскаты грома захлестнули все как водопад. Потоки дождя дочиста вымыли улицы, смыв следы прошедшего воскресенья и подготовив город к наступающей новой неделе.
Дождь шел почти полчаса. Молнии замирали и становились похожими на сигналы SOS, подаваемые карманным фонариком со старыми батарейками откуда–то из района Фана. Гром стихал и становился похожим на бурчание в животе у соседа. Дождь едва моросил и серебряным шелком накрывал крыши домов, деревья, горный склон и набережную. Разноцветные зонтики один за другим выбирались из укрытий, лица людей были бледны, но не напряжены, а глаза похожи на вновь зажженные солнца. Все закончилось, и жизнь продолжалась.
Я полистал телефонную книгу, нашел нужный номер и позвонил Рикарду Люсне. Он поднял трубку.
– Люсне? – спросил я. – Это Веум.
– А–а? Добрый день. Спасибо за компанию в пятницу.
Я слушал и представлял его – волк. По–волчьи серые, как сталь, волосы, затаился за своим письменным столом, руки и ноги стальные.
– Я только что разговаривал с Венке. Она не передавала тебе привета, – продолжал я.
– А? Что? Что ты этим хочешь сказать?
– Она просила меня не передавать тебе привет.
– Не передавать?
– Нет. Ей не очень–то понравилось, что ты мне рассказал.
– Я рассказал… А ты что, ей передал?
– Ведь это ложь, не так ли, Люсне? Ты все–таки не спал с ней в прошлый вторник. Тебе это не удалось. На этот раз ты спасовал.
В трубке была тишина. Небо прояснялось пятнами. Дождь совсем перестал.
– Ну так что, Люсне?
– Ну что же, может, и не спал, – произнес он медленно после паузы.
– Но зачем ты врал, Люсне?
Мне хотелось увидеть его, но не было времени ехать так далеко только для того, чтобы увидеть, как глупо он выглядел, когда говорил:
– Ты же знаешь, Веум, как это бывает между нами, мужчинами.
– Да? Нет, нет, я не знаю. Расскажи мне ты, который видел свет и знает женщин.
– Послушай, Веум. Не валяй дурака. Я знаю, что я… Я сам признаюсь, когда делаю глупости. Но иногда трудно удержаться от трепа.
– Не иногда, а чаще всего. Но ты мне все никак не расскажешь, как это бывает между нами, мужчинами.
– Ну что ж. Нет, я не спал с ней. Это правда. Но язык иногда тебя подводит, верно? Бежит на пятьдесят метров впереди. Я рассказал тебе так много. Обо всех Других женщинах и о том, как я был увлечен Венке. Не мог же я вдруг рассказать о своем первом поражении? Для меня это было невозможно, Веум. Я слишком мужчина для этого.
– Значит, она сказала тебе «нет»?
– Да. Она сказала «нет», просто и прямо: «нет». Я спросил, не могу ли войти. И она ответила: «Нет, об этом не может быть и речи, Рикард». Вот и все. Она ответила «нет», и я пошел домой и лег спать.