Навеки твой
Шрифт:
Сюзанна взяла щетку и принялась расчесывать полосы.
— Или я сказала — совершенно не верится? Не помню.
Айви села. Разговор обещал быть долгим.
— Сюзанна, о чем ты говоришь?
— По крайней мере, я сказала им, что меня очень удивила новость о том, что ты обжималась под водой с Эриком.
У Айви отвалилась челюсть.
— Обжималась? С Эриком? И ты сказала им — не очень верится? Да это просто невозможно! Сюзанна, как ты могла? Ты же знаешь, что я никогда бы такого не сделала!
— Видишь ли, подруга, когда речь заходит
— Играли.
— В поцелуйчики?
— В одну очень глупую игру, — вздохнула Айви.
— Что ж, я рада это слышать, — протянула Сюзанна. — Не думаю, что Эрик тебе подходит. Он слишком шустрый и в последнее время играет в опасные игрушки. Но это не отменяет того, что тебе непременно нужно снова с кем-то встречаться.
— Нет.
— Айви, жизнь продолжается.
— Жить и встречаться — это совсем не одно и то же, — устало заметила Айви.
— Для кого как, — парировала Сюзанна. — Для меня это синонимы.
Они расхохотались.
— А как насчет Уилла? — поинтересовалась Сюзанна.
— А что с ним такое?
— Ну, он, как и ты, новичок в Стоунхилле, и увлекается искусством — как и ты. Артистический тип. Грегори говорит, что он выставляет на фестиваль совершенно роскошные картины.
Айви сама слышала это от Грегори. Может быть, они с Сюзанной сговорились свести ее с Уиллом?
— Ты ведь больше не сердишься на него за то, что он нарисовал тех ангелов? — спросила Сюзанна.
«Точнее, нарисовал Тристана в виде ангела, обнимающего меня», — сухо поправила про себя Айви.
— Нет, конечно, — вслух сказала она. — Я понимаю, что он хотел меня утешить.
— Так дай парню шанс, Айви. Я знаю, о чем ты думаешь. И точно знаю, что ты сейчас чувствуешь. Помнишь, как я страдала, когда умер Лучик? Я тогда сказала маме: «Никаких больше карликовых шпицев. У меня больше никогда не будет другой собаки!» И что получилось? Теперь у меня живет Мята, и я страшно счастлива…
— Я подумаю об этом, ладно?
Айви понимала, что Сюзанна желает ей добра, но разве гибель Тристана можно сравнить со смертью четырнадцатилетней собаки, полуслепой и оглохшей от старости? Айви страшно устала от людей, которые говорили ей чудовищные вещи из самых лучших побуждений.
Через пятнадцать минут она уже ехала домой, и се старенький «додж» с трудом взбирался по длинной дороге к вершине пригорка.
Несколько месяцев тому назад Айви ни за что не поверила бы, что сумеет так быстро полюбить эту низкую каменную стену, островки деревьев и лужайки, пестревшие полевыми цветами — стену, рощи, лужайки и цветы, принадлежавшие ее отчиму Эндрю.
Огромный белый особняк на вершине холма, с двумя просторными флигелями, двойными трубами и тяжелыми черными ставнями стал для Айви родным домом. Высокие потолки больше не казались ей пугающими, просторный холл и центральная лестница перестали
До ужина оставалось еще около часа, и Айви с удовольствием предвкушала, что проведет оставшееся время в своей музыкальной комнате. Прошло ровно четыре недели после смерти Тристана — похоже, никто, кроме нее, не заметил эту дату — и ровно четыре недели, как она не прикасалась к клавишам. Ее девятилетний братишка Филипп часто упрашивал ее поиграть, но стоило Айви сесть за инструмент, как на нее нападало оцепенение. Музыка, все время звучавшая внутри нее, словно застыла.
«Нужно снять этот блок», — думала Айви, въезжая в гараж позади дома.
Оставалось всего две недели до открытия Стоунхиллского фестиваля, и Сюзанна уже давно записала Айви в число участников. Если немедленно нe начать практиковаться, им с Филиппом придется исполнить «Собачий вальс» в четыре руки!
Айви постояла перед гаражом, глядя на игравшего под деревом Филиппа. Братишка был настолько увлечен своей игрой, что даже не заметил ее.
Зато Элла заметила. Казалось, кошка с нетерпением поджидала свою хозяйку и теперь вопросительно смотрела на нее своими круглыми зелеными глазами. Она начала мурлыкать еще до того, как Айви почесала ее в любимом местечке за ушами, а потом побежала за хозяйкой.
Войдя, Айви поздоровалась с матерью и поваром Генри, сидевшими рядышком за столом в кухне. Генри сидел с видом мученика, а на лице у Мэгги, самые сложные кулинарные рецепты которой исчерпывались советами на банках с супом, была написана растерянность. Судя по всему, они были заняты составлением меню для готовящегося приема в честь благотворителей колледжа.
— Как прошла вечеринка, милая? — спросила мать у Айви.
— Хорошо.
Генри торопливо вычеркивал блюда из списка Мэгги.
— Цыпленок по-королевски, шоколадный торт со взбитыми сливками! — неодобрительно бурчал он.
— Увидимся за ужином, — сказала Айви. Мама и Генри даже не посмотрели в ее сторону, и она торопливо направилась к черной лестнице.
Западный флигель, где находились столовая, кухня и общая гостиная, был самой оживленной частью дома. Узкая галерея с портретами предков соединяла гостиную с крылом, в котором на первом этаже располагался кабинет Эндрю, а на втором — спальня Грегори.
Айви поднялась на галерею, взбежала по маленькой лесенке наверх и очутилась в коридоре, ведущем в главную часть дома, а оттуда в большой зал, в который выходили двери ее спальни и комнаты Филиппа.
Переступив порог своей комнаты, Айви сразу почувствовала нежный запах. Она изумленно ахнула.
На ее комоде, рядом с фотографией Тристана, на которой он был изображен в своей любимой бейсболке и старом школьном пиджаке, стояла ваза с дюжиной нежно-лиловых роз.
Медленно, словно во сне, Айви подошла ближе. Глаза ее мгновенно наполнились слезами, как будто соленая горечь все это время стояла в них, ожидая лишь повода хлынуть наружу.