Наверху

Наумова Марина Всеволодовна

— Да… Вам уже не двадцать, вы много пережили, много поменяли в себе — и сумели при этом остаться собой. Может, потому вы сможете представить себе человека, который в жизни не видел никакой ценности, кроме собственной карьеры, кроме дела ради дела. Нормального здорового циника, сумевшего не только придумать для себя идеал работника, но и максимально приблизиться к нему. И вдруг такой человек оказывается в ситуации, когда ему приходится понять, что все его цели — ничто.

— Просто так — взять и понять? — Рипли стряхнула

пепел на кофейное блюдце.

— Разумеется, не просто так. Этот человек должен был умереть. Он знал об этом и имел достаточно времени подумать, что в противном случае ожидало бы его впереди. И вышло так, что впереди не было ничего. Вообще ничего… И позади тоже. Игра в цель, игра в профессионализм… Пусть даже профессионализм настоящий — но этого достаточно для робота, а человеку все же нужно немножко больше. И это оказалось самым страшным — понять свою ненужность, понять, что никому от его гибели не будет ни горячо, ни холодно… Как будто и не жил. Обреченность всегда тяжело переживается, но понимание того, что она еще и бессмысленна… Ладно. Все это только слова. Не знаю, зачем я вообще заговорил на эту тему.

— Нет, продолжайте, — Рипли вздрогнула. Странно, но ей показалось, что она и впрямь понимает это.

— Да это, в общем, и все.

— Но ведь вы остались живы!

— Чудом, а я никогда не верил в чудеса. И знаете, что самое удивительное? Я перестал по-настоящему бояться смерти. Бессмысленность, бесцельность ее — это страшнее.

— Ну почему… — Рипли отодвинула чашку. — Может быть еще и разочарование в собственной цели, в своих жизненных убеждениях. Ах да, — покачала она головой, — ведь об этом вы тоже говорили.

— Еще кофе?

— Спасибо.

— Тогда лучше перейдем к делу. — Рипли так и не смогла понять, что именно изменилось в его лице: вроде бы все его черты остались неподвижными, но улыбка, только что очень человечная и немного печальная, мудрая, превратилась вдруг в плоскую, будто нарисованную, и живой, многое перестрадавший человек исчез, превратившись в обычного деловитого типа. — Как вы считаете, если Медный согласится принять оружие от нас, что может помешать нам выступить по радио перед всей Республикой?

— Почему — по радио?

— Видеостереосеть замкнута на центральный компьютерный банк информации, а там хозяйничает Зофф. Так вот. Мне любопытно, как в таком случае поступит большинство простых, обыкновенных людей? Будет ли это взрывом — или цирком?

— Не знаю, — Рипли было нелегко переключиться на другой тон. Еще немного — и ее саму потянуло бы на откровенность или жалость к Эдварду окончательно заставила бы почувствовать к нему симпатию… Сложно начать думать, приготовившись сопереживать. — Я думаю, вам виднее…

— Все зависит от армии. Но мне некого послать на переговоры с членами штаба, а сам я, не убедившись, что все остальное здесь будет доделано без меня, не

рискну выйти. Мне нужен человек, способный заменить меня в любую минуту. И я очень хотел бы, чтобы этим человеком стали вы.

— Нет! — выдохнула Рипли. — Это невозможно!

— Не хотите… — приклеенная улыбка на миг ожила и погрустнела.

— Я просто не смогу.

— А я не смогу вас заставить. Понимаю, что вы устали от всего, у вас еще в зените личная драма. Но ведь вы же в свое время были офицером по безопасности, вы умеете принять на себя командование в нужный момент, вы умны, решительны, находчивы… И я очень надеюсь, что вы отнюдь не безразличны к судьбе Человечества.

— Вы в этом уверены? — неожиданно Рипли ощутила прилив злости. — А вам не кажется, что Человечеству, большей его части, просто безразлично, что творится наверху? Вы сами говорили — Президент остался на своем месте, да и многие остались. И никто не знает, что идет грандиознейшая из афер. Когда-то и я верила, что от честности политиков, стоящих у руля, зависит вся наша жизнь, но потом убедилась, что этой честности нет. Политикой могут заниматься или подлецы, или безумцы. Я насмотрелась на Правителя Планеты…

— И это говорите вы? — Варковски не сумел скрыть удивления.

— Мне тоже пришлось кое-что переоценить в своей шкале ценностей. И я пришла к такому выводу: высшие из них — это отношения между людьми, это дружба, это родственные связи. Это, наконец, сама жизнь. А околополитические игрища — это одна сплошная грязь, в которой нет ни победителей, ни побежденных и от которой лучше держаться подальше.

— Даже если к власти приходят убийцы?

— Даже — пока они не убивают всех подряд. А если их власть достаточно крепка, им незачем это делать.

— Мне странно убеждать в этом вас… но они ведь убивают. Для того, чтобы Зофф мог называться Спасителем…

Он замолчал; замолчала, тяжело и нервно дыша, и Рипли.

— Хорошо, — почти через минуту проговорила женщина. — Что вы хотите от меня? Что я должна делать?

— Вот так-то лучше, — расслабился Эдвард. — Коротко я уже все сказал: я хочу, чтобы вы стали моим заместителем, вникли во все мои планы, знали все их подробности… При этом я сам придумаю, как вас не перегрузить…

— Это уже излишне.

— Нет, ничуть, — вы все же женщина. На всякий случай — чтобы не возник вопрос, почему я стараюсь привлечь к этому делу вас, а не Синтию: она еще слишком молода, года два назад она была всего лишь обыкновенной девчонкой, резкой, дерзкой, как и все ее сверстницы, увлекающейся… Да и сейчас она осталась максималисткой, хотя жизнь и ее потрепала. К тому же у нее внутри что-то сломано и она действительно не сможет выдержать полной нагрузки. Если бы я мог, я бы просто отослал ее куда-нибудь на курорт приводить нервы в порядок. Мне нужен сильный помощник, Рипли.