Наводнение (сборник)
Шрифт:
— Чего ж тут непонятного? Надо учесть, товарищ майор, что в волейбол играют по вы-ход-ным. Сегодня у нас вторник. Значит, теперь приедут только в субботу.
— И никто не знает, где эти люди живут, где работают? — Бугаев начал понимать, что Шитиков вовсе не шутит.
— Вот именно! Приедут, поиграют — и в разные стороны. До следующей субботы. И никаких физоргов, никаких организаторов у них нет.
— Да-а, ситуация... А из местных никто с ними не играет?
— Какие там местные? Есть в километре садово-огородные участки, так туда тоже на выходные народ приезжает.
—
— Известно, — сердито бросил Шитиков. — ДОК-1. Деревообделочный комбинат. Два сотрудника угрозыска вместе с дружинниками с раннего утра там.
— Вот видишь!
Шитиков безнадежно махнул рукой:
— Те, кого опросили, говорят, что из их поселка никто в волейбол на поляне не играет. Да и вообще они недовольны, что рядом в лесу столько людей по выходным ошивается.
— Враждуют? Может, ссоры какие-то были между ними?
— Нет, не было. Просто огородникам не нравится, что много людей в волейбол играет — траву, говорят, топчут, ландыши весной рвут.
— Но ведь как-то общаются они? — не хотел сдаваться Семен. — Приходят волейболисты за водой, ягоды покупают, разговаривают о том, о сем. С девушками, в конце концов, заигрывают!
— Семен Иванович, ну неужели ты не понимаешь — даже если и приходили за водой, фамилий и адресов у них никто не спрашивал! За три дня все равно этих людей не найдем. А в субботу волейболисты и так на свою поляну приедут. И сам Гога скоро в сознание придет. Так ведь?
— Так, — с сомнением произнес Бугаев. — Что же нам теперь, три дня сложа руки сидеть? Ждать, что Гога расскажет... — Он никак не мог примириться даже с вынужденным бездействием.
— Зачем ждать? — сказал Шитиков, — Съездим на место. Может быть, наши сотрудники в ДОКе что-нибудь узнают. Глядишь, и Терехов оклемается.
— Ладно, — согласился Бугаев. — Сгоняем на место, может быть, и придумаем что-нибудь. Ты позвони в больницу.
Шитиков развел руками.
— Звони, звони. Он каждую минуту может прийти в себя.
Но Гога все еще был без сознания. Бугаев набрал номер Корнилова. Не вдаваясь в подробности, доложил, что собирается осмотреть место происшествия.
4
Улицы на окраине города были забиты грузовиками. Приходилось подолгу стоять у светофоров. Молодому водителю, наверное, надоело тащиться еле-еле, и он, включив сирену, выехал на трамвайные пути. Асфальт был раскрошенный, щербатый, и легкие «Жигули» нещадно трясло. Бугаев вспомнил, что ехал по этой улице зимой и видел, как дорожники латали асфальт. «Вот и залатали, — зло подумал Семен. — Нет, чтобы летом все как следует сделать — дождались морозов. Зимой им больше платят, что ли?» Обернувшись к водителю, спросил:
— И надолго тебе при такой езде машины хватает?
Парень покраснел и не нашелся, что ответить.
— Я думаю — на полгода, — продолжал Семен. — В лучшем случае — на девять месяцев... — Бугаев вдруг поймал себя на том, что почти слово в слово повторяет то, что когда-то при нем говорил одному водителю Корнилов. «А когда-то и вы, майор, лихачили», — подумал он
— Да ведь смешно, товарищ Бугаев, среди грузовиков тащиться. Машина оперативная...
— Смешно будет, когда срочный вызов, а твоя оперативная рассыплется! И сирену пореже включай, чего зря людей пугать. Мы ведь не на дело спешим.
Шофер, вздохнув, сбавил скорость.
Улица была широкой и просторной, дома стояли далеко друг от друга, не заслоняя солнце, перед каждым — газоны и кусты, детские площадки. Не было сырых дворов-колодцев, теснящихся друг к другу каменных громад, толп народа на тротуаре. «Но вот что удивительно, — думал Бугаев, — вместе со всем этим ушел и сам город, остались отдельно стоящие жилые кварталы, универсамы, огромные холодные кинотеатры. Казалось бы, человеку стало удобнее и просторнее жить, а он едет в свободное время куда-нибудь в центр, прогуливается в толпе по Невскому или узкому Большому проспекту, идет в маленькую старую киношку, вместо того чтобы дышать свежим кондиционированным воздухом в кинотеатре, который в двух шагах от его дома. Нет на окраине улиц, по которым можно ходить часами, разглядывая встречных прохожих, витрины магазинов, рекламные огни, а в человеке, хоть и наслаждающемся преимуществом отдельной квартиры, осталась эта нужда в общении, даже в таком, уличном, немом, общении».
Вспомнив про Невский, Бугаев вспомнил и о том, как лет шесть назад впервые арестовывал Гогу — поздно вечером в гардеробе ресторана «Север». Терехов взял от гардеробщика шубку своей приятельницы, помог ей одеться, а потом небрежно завел руки за спину, собираясь просунуть их в рукава дубленки, которую держал наготове услужливый старик. Бугаев на несколько мгновений опередил гардеробщика и защелкнул на Гогиных руках наручники. Шеф потом пожурил Семена за ненужное пижонство, но сам Гога оценил его ловкость и даже не стал сопротивляться. Сказал только:
— Ну, Гога, козел! Как тебя сделали — на раз!
Тогда Терехова арестовали за квартирные кражи. Было ему так же, как и Бугаеву, двадцать восемь лет. Второй раз Семен брал Гогу тоже на Невском, в квартире его родителей рядом с Казанским собором. И опять за квартирную кражу, на этот раз у известного в городе коллекционера картин. В прихожей за раскрытой дверью стоял небольшой кожаный чемодан, в котором лежали аккуратно упакованные сорок три акварели старого Петербурга. Причем некоторые из них были широко известны, репродуцированы в альбомах.
— Ну зачем они тебе, Терехов? — спросил Бугаев, с интересом рассматривая акварели во время обыска. — У нас не продать — попадешься сразу. Неужели заграничного клиента нашел?
— Для себя я, Семен Иванович, — криво усмехнулся Гога и показал глазами на плачущую мать: — Что ж вы, не могли подождать, пока маманя на службу уйдет?
— Мы же из уголовного розыска, Терехов, а не из бюро добрых услуг, — неудачно пошутил Бугаев, и Гога замкнулся. Рта больше не раскрыл. И потом на вопросы следователя отвечать отказался. Вину свою признал, а про то, что собирался делать с украденными акварелями, не сказал ни слова.