Навои
Шрифт:
Заговорили о других гератских музыкантах. Навои сказал, что нужно написать книгу о творчестве самых талантливых гератских музыкантов, в которой были бы собраны для будущих поколений все старые и новые песни и мелодии с нотными записями. Эта мысль понравилась всем.
К зеленому морю сада Джехан-Ара устремилось пламя заката. Издали доносились пьяные голоса собутыльников султана. Гости попрощавшись с хозяином, разошлись.
Навои отправился в библиотеку, находящуюся недалеко от Унсии. Это было красивое здание из десяти богато украшенных комнат Каждая комната была расписана в ином стиле и, вкусе, чем остальные.
Во
— Ну что же, есть у них какое-нибудь основание обвинять вас в том, что вы сомневаетесь в существовании бога? — с улыбкой спросил Навои Султанмурада.
— Меня называют пантеистом, — ответил Султанмурад, — но я следую разуму и науке. Я признаю только их истины.
— Да, конечно, ученый ищет истину. При этом естественно впасть в сомнение, — серьезно сказал Навои. — Чтобы постигнуть тайны природы, ее надо изучить. В сущности, это никого не удаляет от бога. Ибо природа — великое зеркало, отражающее бесконечные проявления абсолютной красоты. Только невежды не понимают этого. Завтра же мы приведем вас в медресе; мы обрадуем ваших учеников и освободим науку и истину из рук невежд.
Навои сказал, что, даже будучи в Астрабаде, он слышал об успехах Зейн-ад-дина в области музыки и каллиграфии. Он повторил только что высказанную им мысль о необходимости написать книгу о музыке. Султанмурад выразил уверенность, что эту задачу мог бы выполнить Зейн-ад-дин. Зейн-ад-дин обещал подумать и дать ответ.
Навои спросил молодых людей, не испытывают ли они денежных затруднений. Хотя они уверяли, что не нуждаются, Навои, окинув их внимательным взглядом, решил выдать пособие в сто динаров каждому. Затем он прошел вместе, с друзьями по ярко освещенным комнатам, уставленным книгами. Поискав глазами новые произведения, Навои убедился, что библиотека за два года его отсутствия очень пополнилась. Сахиб Даро содержал ее в порядке, приобрел много новых книг, а старые отдавал переписывать хорошим писцам. Навои в душе был благодарен ему.
Все трое вернулись в Унсию. Там их нетерпеливо ожидало около двадцати друзей. Оживленная беседа закончилась угощением. В этот день все, от хозяина дома до последнего слуги, были веселы и довольны.
С приездом Навои много людей в Герате вздохнуло свободней. Каждый день в Унсию непрерывным потоком являлись посетители. Ученый, поэт, ремесленник — все считали за честь проведать Навои, выразить ему свою любовь. Люди, которые прятались по углам, боясь насилия и притеснений, снова зажили полной жизнью. Навои ежемесячно раздавал бедным и сиротам деньги и оделял их одеждой.
Глава двадцать восьмая
В одной из комнат дворца Музаффара-мирзы со стенами из фарфора Туганбек, накинув на плечи кунью шубу и держа руки над раскаленным мангалом, медлен» но что-то рассказывал. Сыновья беков и высокопоставленные джигиты царевича широким кругом сидели вокруг мангала. Среди них находились также поэт Бен-наи и Шихаб-ад-дин. Туганбек за последнее время приобрел большое значение не только при дворе Музаффара-мирзы, но и у самого государя. Вознесенный на такую высоту, на которой стояли только родовитые беки, такие как Мухаммед
Туганбек, низко склонив над мангалом покрасневшее лицо, поглаживал редкую рыжеватую бороду. Он просто, но интересно рассказывал о страшных кровавых боях, о богатырских подвигах своих предков. Джигиты, мнившие себя такими же богатырями, как те, что носились на конях и рубились мечами в этих битвах, наслаждались его рассказами и по временам не могли удержаться от воинственных смешных движений.
Едва Туганбек умолкал, речь заводил Беннаи, потряхивая длинной густой бородой, совершенно не шедшей к его маленькому росту и невзрачной внешности. Этот человек любил смех и ядовитые сатиры.
Простые воинственные рассказы Туганбека не нравились Беннаи. Когда Туганбек, кончив один рассказ, задумался над другим, Беннаи заговорил сам. Он принялся читать недавно написанные им стихи и газели и сам себе воздавал хвалу.
Не слыша от присутствующих возгласов одобрения, Беннаи почувствовал себя оскорбленным и начал критиковать всех и каждого.
— Вы уже повидались с великим поэтом? — смеясь, спросил Туганбек, желая поддразнить Беннаи.
— Бек джигит, — шутливо сказал Беннаи, — одна из величайших несправедливостей судьбы в том, что или он, или я до сих пор не изгнаны в небытие. Я не терплю его стихи больше, чем его самого.
Кто-то из джигитов сказал, что накануне вечером слушал стихи из сборника Навои, и одна газель ему очень понравилась. Он вынул из-за пазухи листок бумаги и начал читать. Беннаи заткнул уши пальцами.
— Да вы послушайте! Я, правда, не поэт, но думаю, что обладаю некоторым вкусом, — сказал джигит, краснея.
— Брат мой, — засмеялся Беннаи, не вынимая пальцев из ушей, — когда я слушаю тюркские слова, на меня нападает болезнь, называемая «боль в ушах».
— Людей с хорошим вкусом эти слова колют, как терновник. В особенности в стихах, — морщась, сказал Шихаб-ад-дин.
Джигит очень хорошо прочитал газель. Бумага пошла по рукам. Туганбек с глубокомысленным видом сказал:
— Ладно сколоченная газель, в его стихах есть вкус…
В это время вошел Музаффар-мирза. Предложив всем выйти из комнаты, царевич жестом остановил Туганбека.
— Вы знаете, где я был? — весело спросил он, улыбаясь пьяными глазами.
— Не знаю, — ответил Туганбек. — Во всяком случае, вы очень довольны. Это хорошо-
— Верно, бек, я доволен. Меня пригласили в один дом. В этом доме всегда устраивались интересные собрания. Ну, я и пошел… Две девушки, подобные пери, свежие розы из сада прелести. Обе в расцвете красоты. Одна играет на лютне, другая поет; Обе были в моих объятиях. Мы пили, веселились. Я одинаково полюбил обеих.