Навозный жук летает в сумерках…
Шрифт:
Линдрот уставился на нее своими голубыми глазами.
— Знаешь?
Анника покраснела. Она проговорилась.
— Да, кажется. Можно, я вам потом расскажу? — слегка смутившись, произнесла она.
Линдрот кивнул и, взяв следующий документ, помахал им в воздухе.
— Ну а это? Об этом ты тоже знаешь? Просто уму непостижимо, как такое могло произойти. Здесь написано, представляешь, милая Анника, что 2 июня 1764 года свидетельство о смерти Андреаса Виика было изъято. То есть он не умер! Он остался в живых и скончался только в 1785 году. Ну как такое возможно?
— Не может быть! — ужаснулась Анника.
— Этого ты не знала, да? —
Линдрот снова внимательно посмотрел на Аннику. Вдруг он заметил, что окно, выходившее во двор, открыто. Пастор встал и прикрыл его.
— Давай закроемся, чтобы нам никто не мешал, — сказал он и снова сел. Глаза его сверкали, вид у него был очень загадочный.
— Письмо от Петруса Виика? — переспросила Анника. — Скажите, а когда оно написано?
— Оно датировано 19 сентября 1785 года. Андреаса похоронили за день до этого, и тут еще помечено, что письмо нельзя вскрывать до тех пор, пока некоторые из ныне здравствующих членов семейств Виик, Селандер и Браксе не скончаются и с тех пор не пройдет по крайней мере пятьдесят лет. Смотри, он писал пером, как было принято в те времена. Да, и тут он переходит к своему признанию, потому что перед нами, Анника, не что иное, как признание. Тут говорится… итак, тут говорится следующее:
«То, что я в эту минуту намерен написать на этом листке бумаги — тайна. Однажды я свято поклялся, что о ней не будет известно ни одной живой душе».
— Видишь, речь идет о чем-то серьезном. Вот что он пишет дальше:
«Всемогущий на небесах, благослови мою душу. Дни мои сочтены, и совесть моя торопит меня сделать это признание».
Линдрот вздохнул и потряс седыми прядями.
— Да-а, он чувствует, что ему недолго осталось, его что-то мучает… бедный человек. Слушай, что он хочет поведать:
«16 июня 1763 года в четверть седьмого вечера меня позвали в Селандерское поместье. Эмилия Браксе, урожденная Селандер, приняла меня в своей летней комнате на чердаке. Кроме нас никого не было. Эмилия сказала мне, что чувствует близкую смерть».
Линдрот снова сделал паузу и вздохнул:
— Тут начинается самое главное, слушай внимательно, милая Анника!
«Позже тем же вечером Эмилия вынудила меня дать ей одно обещание. Это была странная и страшная просьба. После смерти тело ее следовало похоронить рядом с телом Андреаса на Лобном месте, где, как мы тогда думали, лежит мой несчастный сын. Эмилия заклинала меня сделать это».
Линдрот задумчиво провел рукой по бровям.
— Насколько я понимаю, между Эмилией Селандер и этим мальчиком, Вииком, что-то было — что-то, по всей видимости, очень серьезное. Но ведь Эмилия была замужем и… конечно,
— Я постараюсь вам объяснить позже, пожалуйста, читайте дальше, — попросила Анника.
— Да, слушай! Тут говорится такое! Это какое-то удивительное совпадение — если учесть, что сегодня утром написали в газете. Слушай внимательно!
«Эмилия также пожелала, чтобы эта злосчастная статуя, которую она до сих пор хранила у себя в сундуке, была похоронена вместе с ней…»
— На Лобном месте? — удивленно воскликнула Анника.
Значит, статуя зарыта на Лобном месте! Слышал бы это Юнас!
Линдрот продолжил:
«Однако я наотрез отказался похоронить статую рядом с Андреасом и Эмилией, так как по сей день убежден, что эта статуя, которую Андреас вынул из гробницы в Египетской земле, стала причиной его несчастий. Нельзя безнаказанно присваивать себе то, что было предано земле».
Линдрот снова остановился и задумался.
— Да, и тут Петрус Виик переходит к самому главному, — сказал он и торжественным голосом продолжил:
«1 июля 1763 года от Рождества Христова Эмилия ушла из земной жизни, и я выполнил свое обещание, в чем смиренно признаюсь. Вместе с помощником палача, Кнутом Матсоном, на следующую ночь после похорон Эмилии я забрал ее тело из семейного склепа Селандеров в рингарюдской церкви и на его место положил тяжелый предмет, а тело Эмилии — в простой сосновый гроб, который мы потом похоронили на Лобном месте. Со статуей, однако, я поступил иначе».
— Ну и ну! — Линдрот посмотрел на Аннику широко открытыми глазами.
— Какой ужас! — прошептала Анника.
— Да уж. Но это еще не все. Послушай, что было дальше, Анника! Бедняга, нелегко ему пришлось. Дальше он пишет… но, наверное, тут слишком много… короче говоря, милая Анника, Андреас вовсе не был похоронен на Лобном месте, он не умер, вместо него в его доме сгорел другой человек, которого потом похоронили на Лобном месте. Но об этом никто не знал, ведь Андреаса не было дома — по заданию Линнея он уехал в свое долгое путешествие в Южную Америку. Бедный мальчик, он узнал об этом ужасе только вернувшись домой, но Эмилии уже не было в живых.
Линдрот задумался. Анника молча ждала.
— Да, могу себе представить, каково было старику, Петрусу Виику, — он хранил эту жуткую тайну, видя, как страдает Андреас и как он ходит к гробу Эмилии, даже не подозревая, что ее там нет. Это было… да, кошмар. В конце концов он не выдержал, и его можно понять. Он рассказал Андреасу про Эмилию: будто она думала, что Андреас покончил с собой и похоронен на Лобном месте, и что она хотела, чтобы ее похоронили там же… И теперь она лежала там, рядом с чужим человеком… а не в церкви. Андреас, разумеется, пришел в негодование, накинулся на бедного отца и умолял, когда придет его черед, похоронить его рядом с Эмилией. По словам Петруса, Андреас думал, что долго не протянет: в тропиках он подхватил лихорадку, а в то время от таких болезней редко излечивались, это было очень, очень сложно. Но Андреас прожил до 1785 года, чего никак не мог предположить, когда вернулся домой, больной и несчастный. Он надеялся вскорости воссоединиться со своей возлюбленной. Да-а… и вот что пишет в своем признании Петрус Виик, на чью долю выпало такое несчастье: