Навсегда разделенные
Шрифт:
Я кладу телефон на кухонный стол.
— С одним звонком покончено, — говорю я. — Можно мне перед другим принять душ?
Анна кивает.
Я иду в ванную и встаю под струи воды. Меня мучают вопросы, с чего начать следующий разговор и к чему он может привести. Родители предложат прилететь ко мне сюда? Это было бы ужасно. Или они даже не подумают подобное предложить? Это было бы еще хуже.
В дверь стучит Анна, и я выключаю воду. Уверена, она думает, что по своей воле я никогда не выйду из ванной, а я не хочу, чтобы подруга волновалась обо мне еще
Я накидываю на себя халат и беру телефон. Если не сделаю этого сию секунду, то не сделаю вообще, так что хватит оттягивать этот момент.
Набираю домашний номер. Отвечает отец.
— Это Элси, — говорю я.
— О, здравствуй, Элеонора.
Полное имя, произнесенное им, как плевок в лицо, напоминающий мне о том, что я не та, кого они хотели. В свой первый день в детском саду я попросила всех звать меня Элси. Воспитателю я объяснила это тем, что Элси — сокращенное имя от Элеонора, но на самом деле мне это имя нравилось с тех самых пор, как я увидела корову Элси на упаковках с мороженым. Лишь через пару месяцев мама узнала о том, что происходит, но как бы она потом ни старалась, убедить моих друзей называть меня Элеонорой не смогла. Это был мой первый детский бунт.
— У вас с мамой есть свободная минутка? — спрашиваю я.
— О, прости, мы уже одной ногой за дверью. Я потом тебе перезвоню. Хорошо?
— Нет, это вы меня простите. Мне нужно поговорить с вами прямо сейчас. Это очень важно.
Отец просит меня обождать.
— Что случилось, Элеонора? — берет трубку мама.
— Отец тоже на линии?
— Я здесь, — отвечает он. — Что ты хотела сказать?
— Помните, я говорила вам о мужчине, с которым встречаюсь? О Бене.
— А-ха, — рассеянно отзывается мама. Словно красит губы помадой или наблюдает за тем, как прислуга складывает постиранное белье.
Я не хочу этого делать. Что хорошего в этом? Что хорошего в том, что я произнесу это вслух? В том, что я услышу это их ушами?
— Бена сбила машина. Он умер.
Мама охает.
— О боже, Элеонора. Мне так жаль это слышать, — соболезнует она.
— О господи, — вторит ей отец.
— Я не знаю, что сказать, — добавляет мама. Но молчать для нее невыносимо, поэтому она выдавливает из себя ненужные слова: — Надеюсь, ты сообщила об этом его семье.
Родители видят смерть каждый день, и, наверное, поэтому очерствели. Думаю, они равнодушны даже к жизни как таковой, но, уверена, отец с мамой сказали бы, что это не они бесчувственны, а я слишком чувствительна.
— Да. Об этом позаботились. Я просто хотела, чтобы об этом узнали и вы.
— Что ж… — мама всё пытается заполнить пустоту словами, — представляю, как тебе сейчас тяжело, но ты же понимаешь, что мы сочувствуем тебе? Просто… Подумать только… Ты уже пришла в себя после этого? Как ты? Нормально?
— Вообще-то, нет. Еще я хотела сказать вам, что мы с Беном поженились две недели назад на частной церемонии. Он умер моим мужем.
Слова
— Почему ты вышла замуж за человека, которого едва знала? — спрашивает отец.
Ну всё, началось.
— Твой папа прав, Элеонора. Я даже не знала… — Мама разволновалась. Это слышно по ее голосу.
— Простите, что не сказала вам об этом, — извиняюсь я.
— Не в этом дело! — отвечает она. — О чем ты думала? Сколько ты знала этого мужчину?
— Достаточно, чтобы понять, что это любовь всей моей жизни, — огрызаюсь я.
Повисает молчание. Я чувствую, что мама хочет что-то сказать.
— Ну давай же, говори, — подталкиваю ее я.
— Я была знакома с твоим отцом четыре года, прежде чем согласилась пойти на свидание с ним, Элеонора. И еще пять лет мы с ним встречались, прежде чем пожениться. Невозможно достаточно хорошо узнать человека всего за какие-то несколько месяцев.
— За полгода. Я встретила его шесть месяцев назад. — Боже. Понимаю, как жалко и глупо это звучит. Я чувствую себя идиоткой.
— Вот именно! — подает голос отец. — Элеонора, случившееся ужасно. Просто ужасно. Нам очень жаль, что ты пережила подобное, но ты оправишься. Обещаю тебе это.
— Но Чарльз, — вмешивается мама, — важно, чтобы она поняла, что прежде чем принять какое-либо решение, нужно хорошенько и подольше подумать. — Это…
— Слушайте, я не хочу сейчас об этом говорить. Я просто решила, что вы должны знать, что я — вдова.
— Вдова? — удивляется мама. — Нет, ты не должна считать себя вдовой. Не надо себя так называть. Иначе ты не скоро придешь в себя. Сколько вы были женаты? — В ее голосе слышится осуждение.
— Полторы недели, — округляю я. Как это печально. Я, черт побери, округляю.
— Элеонора, у тебя всё будет хорошо, — уверяет отец.
— Да, — вторит ему мама. — Тебе станет лучше. Ты оправишься. Надеюсь, ты не много отгулов взяла? Сейчас, когда урезают госбюджет, не время рисковать потерей работы. Еще я разговаривала с моей подругой — членом правления больницы, и она упомянула о том, что ее дочь тоже библиотекарь, но работает на одну из очень влиятельных юридических компаний, помогая разбираться с невероятно сложными делами. Я могу позвонить ей или дать ей твой номер, если хочешь.
Мама, конечно же, никогда не упустит возможности напомнить мне о том, что я могу стать лучше. Что я могу стать более выдающейся. Что у меня есть шанс получше распорядиться своей жизнью. Я и не думала, что она упустит эту возможность из страха показаться бесчувственной и бестактной, но не ожидала, насколько спокойно, не задумываясь, она это сделает. Мама говорит, и я прямо слышу в ее голосе, как сильно отклонилась от намеченного для меня курса. Вот что случается, когда ты — единственный ребенок в семье, когда родители хотят большего, а не получают ничего, когда они рожают для того, чтобы создать мини-версию себя самих. Вот что случается, когда они осознают, что ты не будешь таким, как они, и не знают, что с этим делать.